Сейчас мне уже более восьмидесяти лет

Сейчас мне уже более восьмидесяти лет, но свое первое знакомство с цирком я помню так, как будто это было вчера.

Все мне в нем понравилось: и портьера над входом, где стоял контролер, и то, как он, отрывая кусочек билета, всем говорил: "Пожалуйста, заходите",- и красочные плакаты с забавными лицами клоунов, и украшенные цветными султа-пами головы холеных лошадей. Само помещение показалось мне необыкновенно роскошным: скамьи для зрителей первых рядов были покрыты бархатными дорожками, задние места оклеены яркой бумагой, на земляном полу - песочек. Газовое освещение - в то время редкость - было празднично ярким. Духовой оркестр местного гарнизона, сопровождавший программу, играл и до начала и в антрактах. Униформисты были одеты в гусарские костюмы с аксельбантами.

В программе выступали иностранные и русские артисты. Некоторые имена и номера я помню до сих пор. Принцессой из сказки показалась мне гротеск-наездница Жаннет. Но, конечно, больше всего мне понравилось выступление Анатолия Леонидовича Дурова. Именно благодаря Дурову родилась моя любовь к цирку.

Может быть, старательность, серьезность и мучительность сборов в цирк как-то подогрели и подготовили меня, но я сидел завороженный, не мог дышать, и меня бил озноб так, что стучали зубы. Мать беспокойно спрашивала, что со мной, почему я дрожу, уж не заболел ли? Но я молчал, не понимая, что со мной, не зная, что ответить, а сам думал: вот бы мне стать клоуном...

С тех пор я не упускал случая побывать в цирке, чаще всего, конечно, прошмыгнув с толпой "зайцем". Никакая усталость меня не брала. После двенадцатичасового рабочего дня я проходил пять верст до дома, а вечером непременно оказывался около цирка.

И чем больше я смотрел на этих нарядных, сверкающих, веселых и ловких людей, которые работали, словно песню пели, тем сильнее захватывало меня желание стать таким же, как они, и даже одним из них. Это было мое первое и единственное увлечение в жизни.

Но не один я сходил с ума по цирку. Заразились от меня и мои товарищи. Как только на заборах или в витринах магазинов появлялись афиши, возвещавшие о приезде цирка, мы забывали обо всех наших играх. Когда же начинались представления, на нас уже не было никакой управы.

В то время вообще приезд цирка в город был праздником, только и разговоров было везде, что о цирке. В Керчи перебывали цирки Макса, бр. Малюгиных, Лапиадо, Лерри, Труции, Стрепетова, бр. Ефимовых, а также "Придворный его императорского величества цирк" Вялынина. Такого названия этот цирк удостоился после того, как его программу в Ялте посмотрел царь Николай II.

Когда начинались представления, я помогал контролеру и за это получал контрамарки. Таким манером за короткое время я пересмотрел немало программ и знал наизусть многие номера.

Не удивительно, что среди сверстников я пользовался авторитетом знатока цирка, и это тешило мою детскую гордость. Тем более что вскоре я рискнул-таки попробовать себя в этом заманчивом деле.

Как-то по дороге на работу я по обыкновению остановился перед афишами. Одна из них сообщала, что такого-то числа на эстраде Приморского бульвара состоятся гастроли знаменитых клоунов Бим-Бом. Разумеется, такого представления я пропустить не мог. Клоуны особенно привлекали мое внимание.

Цирковая афиша

К этому времени я уже повидал немало клоунов и был способен сравнивать их между собой. У каждого были для меня любимые репризы или сценки, манеры или трюки. Мне особенно нравились буффонные клоуны, потому что они делали на манеже вещи неожиданные, невероятные, такие, что самому и в голову никогда не придут.

Имена Донато, Лепома и Эйжена, Альперова, Киссо, Лаврова, Ричарда Рибо, клоуна-прыгуна Камбарова и многих других были мне уже известны. Поэтому каждое новое имя привлекало мое внимание. А о дуэте Бим-Бом я слыхал давно. Особенно много заманчивого рассказывали об их умении смеяться на манеже. Смех превращался у них в самостоятельный номер. Впоследствии он был даже записан на граммофонную пластинку. Артисты не произносили ни одного слова, не было слышно никакой музыки - только смех в различных стадиях, от зарождения до угасания.

Поэтому, когда я прочитал на афише "Бим-Бом", все мои мысли сосредоточились на том, как попасть на их выступление. На худой конец можно было бы посмотреть и с горки, но я хотел видеть их как можно ближе и рассмотреть как можно лучше. Всеми правдами и неправдами я проник в театр и был вознагражден - их игра, веселость, остроумие захватили меня. Так захватили, что у меня даже мелькнула дерзкая мысль: а не попробовать ли мне самому сделать то же, что и они, хотя бы номер с метлой. Сделать не для выступления, так далеко моя дерзость не простиралась, а для себя, чтобы продлить удовольствие, тем более что последовательность номера я хорошо запомнил.

И вот я предложил своему дружку, Ване Ефремову, который тоже увлекался цирком, стать моим партнером. Он играл на гитаре, я - на скрипке. Мое умение играть на скрипке, понимаю, требует хоть небольшого пояснения.

Дело в том, что я очень любил музыку. В Керчи полюбить музыку было не трудно, город наш был музыкальным. В каждом доме имелся какой-нибудь инструмент. И по вечерам из раскрытых окон и палисадников раздавались звуки Домашних концертов. Рабочие и рыбаки перебирали струны натруженными пальцами, аккомпанируя себе и своим домашним.

Было в городе место, где можно было послушать и симфоническую музыку, - это "раковина" на Приморском бульваре. Тут гуляла обычно богатая публика. А рабочий люд слушал концерты со своей горки. С ее склона "раковина" была как на ладони, и не пропадал ни один звук. Приезжали к нам гастролеры, но был и свой, керченский профессиональный оркестр, которым руководил дирижер Живов. Около этого оркестра я часто крутился. В церковно-приходской школе меня научили читать ноты (мы пели в церковном хоре), и теперь мне было интересно посмотреть, такие ли это ноты, каким учили меня.

Но особенно часто стал я появляться у оркестра после одного музыкального события. К нам в город приехал скрипач Иосиф Пиастро. Я, конечно, не собирался идти на его концерт, я даже не знал, что он приехал, но, пытаясь проникнуть с товарищами в театр, мы наткнулись на пожарную лестницу, ведущую прямо на чердак. Взобраться по ней для нас было делом одной минуты. На чердаке мы обнаружили какое-то отверстие, из которого доносился шум голосов, а когда все стихло, полились необыкновенной красоты звуки. Осторожно подобравшись к краю, мы увидели, что через отверстие проходит люстра, которая освещает весь зал. Но как ни крутились мы, сцены увидеть не удалось. Поняв тщетность своих усилий, я успокоился и отдался звукам, которые долетали из зала. Это были прекрасные звуки. Незнакомая мелодия врезалась мне в память на всю жизнь, я и сейчас могу ее напеть. Так весь вечер просидел я на чердаке около люстры. А когда концерт окончился, мы спустились на землю, и я постарался пробиться к афише, чтобы посмотреть, кто же так очаровал меня своей игрой. Пробиться было нелегко, так как уже начался театральный разъезд и то и дело слышалось:

- Фаэтон господина Месаксуди!

- Пролетка господина Букзеля!

- Экипаж господина Нелидова!

- Карета господина Абдулла-оглы!

- Коляска господина Посполитаки!

Пробившись под недовольные реплики благородной публики к афише, я прочитал: "Иосиф Пиастро", и с тех пор это имя осталось в моей памяти навсегда.

Теперь я уже вертелся около оркестра в надежде услышать ту же мелодию, что играл гастролер, или по крайней мере сравнить, может ли кто-нибудь так же играть на скрипке, как он.

Однажды Живов, уже не раз видавший меня около "раковины", подозвал к себе и спросил, что я тут делаю. Я сказал, что хочу услышать знакомую мелодию.

- Какую? - спросил Живов.- Напой.

Я напел. Тогда он спросил, умею ли я играть на каком-нибудь инструменте.

- На мандолине, - ответил я. И он протянул мне мандолину.

- Подбери.

Я довольно быстро подобрал мелодию, потому что играл на мандолине не только "для себя", но и выступал несколько раз в фойе кинотеатра "Уголок" перед началом сеансов: у нас с товарищами подобрался струнный секстет: две балалайки, две мандолины и две гитары. За это хозяин разрешал нам оставаться на последний сеанс.

Послушав мою игру, Живов неожиданно предложил мне:

- А на скрипке хочешь научиться? - Я не поверил своим ушам.- Приходи ко мне вечером домой, попозже.

С тех пор я бегал к Живову, и он бесплатно учил меня играть на скрипке. К сожалению, вскоре он уехал из Керчи и наши занятия прекратились. Но уроки музыки не пропали для меня даром. Во всяком случае, теперь, когда мы с Ваней Ефремовым решили подготовить номер музыкальных клоунов.

Мы репетировали с ним целый месяц. Я играл на так называемой смычаре - палка, пузырь и смычок - вот и весь инструмент. Сначала я с трудом выдерживал его дикие звуки, пока наконец не догадался купить канифоли. И тогда моя "метла" зазвучала мягко и нежно, почти так же, как у Бим-Бом. Не хватало лишь... мастерства.

А тут как раз городское благотворительное общество затеяло на Приморском бульваре большое гулянье с фейерверком, танцами и концертной программой. Для участия в нем привлекались местные актеры-любители. Мы с Ваней рискнули предложить свой номер, а Живова упросили нам аккомпанировать.

Кроме страха появиться перед публикой тревожили и костюмы: у нас их не было. Перебирая в памяти всех виденных нами артистов, мы в конце концов решили выступить в костюмах, в которых ходили на работу, но слегка "переоборудовать" их под "босяцкие".

Почему именно "босяцкие"? Артистов, одетых в такие костюмы, мы часто видели в цирке, и в кино, и на эстраде. К нам в Керчь приезжали знаменитые в ту пору Убейко, Сарматов, Сокольский, выступавшие в "рваном" жанре. Мне они очень нравились, особенно Убейко, артист с некрасивым, Но очень подвижным и выразительным лицом, и многое из их репертуара я запомнил, а то и записал по памяти.

Но главное, я хорошо знал босяков настоящих. В Керчи, как и повсюду на побережье, их было предостаточно. Среди них были люди самых разных профессий: литераторы, архитекторы, артисты, художники, врачи. Один такой врач спас меня даже от смерти, когда я заболел скарлатиной. Оказалось, что у него было какое-то особое, им изобретенное лекарство. Узнав от отца, что я умираю, он сам побежал в аптеку, заставил под своим наблюдением сделать состав и потом мазал мне им горло. Я выздоровел.

Люди они были очень интересные - знали множество историй, песен, романсов. И часто если не рассказывали, то пели хриплыми голосами, так как все они почти были пьяницами. Иногда они декламировали монологи из пьес или собственного сочинения. Один такой монолог, который начинался словами "От зари до зари" и рассказывал о судьбе босяка, декламировался особенно часто, и я выучил его наизусть. В дальнейшем я почти всегда начинал им свое выступление, и он имел успех.

Думаю, что образ босяка не случайно появился на эстраде: их было много, и для южных городов они были типичны. С другой стороны, тип этот был очень разнообразен, тут можно было найти все, так сказать, жанры: и комиков, и резонеров, и героев, и певрастеников.

Так что сделать костюм босяка нам было легче легкого: заплат однотонных на наших "фраках" было больше, чем нужно,- оставалось только добавить к ним несколько разноцветных - и костюмы получились что надо!