Когда сезон у Вялынина закончился

Когда сезон у Вялынина закончился и артисты стали разъезжаться кто куда, я было приуныл, потому что никаких предложений мне ни от кого не поступало. Но тут как раз пришло письмо от Лазаренко, который звал меня в цирк Дротянкина, в Александровск-Грушевск, где он тогда работал. Это был его родной город. Теперь он называется Шахты.

До начала работы в Александровске-Грушевске у меня было недели полторы свободного времени. Я не знал, как их использовать, и вдруг решил... поехать в Севастополь. Этот город благодаря рассказам Михеича, почетного зрителя нашего детского цирка, казался мне сказочным и необыкновенным. Подсчитав свои ресурсы, я понял, что если очень экономить, то на билет четвертого класса мне хватит.

И вот я в Севастополе. Ступил на его пристань с тем чувством, с каким потом входил в музей. Я стоял на Графской пристани и не верил себе. Потом добрался до панорамы и тщательно ее осмотрел, вспомнил рассказы Михеича и, казалось, узнавал места, о которых он упоминал.

В Севастополе я пробыл несколько дней, подрабатывая где возможно, и даже раз-другой удалось побывать в иллюзионе, послушать куплетистов. Деньги и свободные дни подходили к концу, и я заторопился в Александровск-Грушевск.

Лазаренко встретил меня приветливо. Он снова делал мне замечания, давал советы, но на этот раз, я уловил, у него был совсем другой тон - не покровительственный, не как с маленьким, а товарищеский. Он посоветовал мне купить в магазине куплеты знаменитых артистов и выучить их. Я, конечно, последовал его совету и нашел в магазине много интересных песен и куплетов.

Цирк Дротянкина оказался для меня счастливым. Перед самым концом выступлений приехал Кремзер, управляющий цирком Жижетто Труцци, чтобы заключить договора с несколькими артистами. Я не очень-то волновался, потому что был еще слишком молод, неизвестен и надеяться мне было не на что. Однако вечером после представления Кремзер подошел ко мне и сказал:

- Молодой человек, вы приглашаетесь на службу в цирк Жижетто Труцци. Первое жалованье - десять целковых, а дальше посмотрим. Только,- окинул он меня взглядом с головы до ног,- приодеться бы вам не мешало.

И дал мне задаток. Со мной был заключен первый договор. На настоящем типографском бланке. Его вид так заворожил меня, что я подписал контракт на мизерную сумму, за что мне потом влетело от Лазаренко.

Получив деньги, я тут же большую часть отослал домой, чтобы не только помочь матери с отцом, но и доказать им, что их сын не пропащий человек и на него можно надеяться.

Цирк Дротянкина был для меня "счастливым" не только потому, что я здесь подписал свой первый контракт, но и потому, что познакомился со знаменитым Поддубным и "Дядей Ваней", не менее знаменитым арбитром французской борьбы И. Лебедевым. Как зритель я знал их еще по Керчи, и познакомиться с ними было моей заветной мечтой. Это знакомство с Поддубным, в дальнейшем очень выручило меня.

Приехав в Ростов, где стоял цирк Труцци, я купил на оставшиеся деньги синий костюм в полоску, лаковые туфли, нарядные рубашки, кое-что из белья. Переоделся и, не узнавая сам себя, предстал перед управляющим, заслужив его одобрительный взгляд.

В цирке Труцци, как и другие начинающие артисты, я должен был помогать хозяину выводить на манеж лошадей, а у него их было сорок. Меня приставили к лошади, и, выйдя на манеж, я был очень уверен в себе. Но в конце номера моя лошадь неожиданно пошла не в ту сторону, я подскочил к ней, схватил под уздцы, но в этот момент что-то обожгло мне руку. Брызнула кровь и залила костюм. Собрав все силы и подавив боль, я увел лошадь на место. Оказалось, что Труцци, желая остановить лошадь, угодил шамберьером по моей руке. После репетиции он подозвал меня и спросил:

- Отшинь боульно? - Он плохо говорил по-русски.- Затшем торопиль? Тихо ехаль - далеко будэшь. И боульше не повторяль это! Понималь? Обижог себия молоком - дуй водка.

Это было вроде как извинение и наставление одновременно. После Вялынина я был ужасно этим удивлен.

Творческие дела в цирке Труцци сложились для меня удачно. Я сыграл в пантомиме "Варфоломеевская ночь", начал выступать в качестве эксцентрика, но особенно меня радовало, что на манеже, где только что выступали знаменитые клоуны Лепом и Эйжен, мои клоунские номера прошли с успехом. Это отметили даже в газете.

Мне очень понравилось в цирке Труцци. Члены этой семьи были люди трудолюбивые, настойчивые и смелые. Они работали с раннего утра до самого представления: оформляли номера, ставили пантомимы, шили костюмы. Пантомимами вообще славился этот цирк. Они всегда были романтические по содержанию и пышно обставленные.

После Труцци началась моя кочевая жизнь. Директора уже знали меня и мой номер и иногда приглашали, но чаще всего я предлагал себя сам. Я переезжал из города в город, из цирка в цирк и однажды попал в цирк Кутенко, стоявший в Юзовке. Он был не из первоклассных, обстановка бедная, и Кутенко рассчитывался только с самыми горластыми, а большинству месяцами не платил жалованья. Выйдешь, бывало, на манеж, а голова кружится от голода. Дело кончилось трагедией. Она потрясла меня и показала цирковую жизнь с новой стороны.

На трапеции у Кутенко работал артист Нариток. Последние несколько дней он работал как-то вяло, неохотно, иногда даже болезненно морщился. Мы с тревогой наблюдали за ним - как бы не случилось беды. И беда-таки случилась. Нариток, как нам показалось, нечаянно сорвался с трапеции. Но когда его унесли за кулисы, на нем нашли записку: "Простите, друзья, но я больше не могу. Сегодня я ничего не ел... Кутенко уже пять месяцев не платит мне жалованья..."

Он был еще жив, и мы отнесли на руках нашего товарища в больницу. За нами шла публика, покинувшая цирк, все больше шахтеры. Спасти артиста не удалось. После этой трагедии представления закончились: шахтеры бойкотировали цирк.

Все в поисках заработка разбрелись кто куда. Мне удалось устроиться в кафешантан. И снова сказалась моя неопытность. Обстановка там была такая, что я, с трудом выдержав несколько дней, сбежал. Не удержали даже отменная еда и тонкое вино. Мне было противно давать концерты для пьяных купцов, противно было брать их чаевые. Да и вообще вся эта разгульная жизнь в отдельных кабинетах, где я должен был петь по заказу куплеты и пародии, была мне не по нутру.

- Шпарь! - кричали мне пьяно. И я начинал "Хаз-Булата" или что-то в том же духе. Иногда опьяневший слушатель посредине песни засыпал. Потом просыпался, минуту соображал, что к чему, и снова командовал:

- Валяй сызнова! - и швырял на стол золотой пятирублевик.

Пусть в цирке было трудно, но все-таки там обстановка совсем другая. Там люди работают. Хотя порой от того, что я и там видел, сердце обливалось кровью.

Работая в цирке, я утешался тем, что я - свободный человек, живу сам по себе, а не принадлежу ни к какому цирковому семейству. Вот уж где эксплуатировали без зазрения совести! Вот где была настоящая кабала. Конечно, впоследствии я встречался и с семействами, в которых артисты жили и работали в любви и согласии, в заботах друг о друге. Это, например, семья Лерри или комиков Бонджорно, с которыми я подружился и с удовольствием работал в одной программе. Но то, что я увидел, работая в цирке Кутенко, заставляло с болью и страхом сжиматься мое сердце.

В то время в цирке были свои, никем не писанные законы. Следуя старой цирковой традиции, артисты очень часто работали целыми семействами - так было легче выдержать конкуренцию. Когда своих детей было мало, усыновляли сирот. Глава такой семьи мог быть и никудышным артистом, но зато опытным и хитрым дельцом. Хозяевам же цирка было выгодно брать семью, она давала много номеров, а стоила сравнительно недорого. Директор цирка имел дело только с хозяином труппы, с главой семьи. Все деньги по контракту доставались ему одному. И он распоряжался членами своего семейства, как ему хотелось. Детям приходилось туго, особенно усыновленным. Одевали кое-как, держали впроголодь. Перейти в другую труппу было невозможно: по договору усыновленный должен был работать у хозяина до двадцати лет бесплатно.

Конечно, цирковых детей учили только цирковым профессиям, о получении хотя бы начального школьного образования не могло быть и речи. Несмотря на полуголодное существование, ежедневные тренировки проходили в полном объеме, да в цирке без этого и нельзя. Но "педагогика" была ужасна. Провинившихся бил кто хотел. Наказания были свои, особенные, цирковые: ставили на голову, на барьер, и держали так десять минут; кусали за ягодицы, когда мальчик, делая с плеч сальто обратно на плечи, падал на голову ловитору. Тогда тот хватал его за ножки и впивался зубами в тело так, что мальчик кричал от боли и... улыбался - плакать он не смел.

Без разрешения хозяина отлучаться было никуда нельзя. Конечно, когда становилось уж особенно невтерпеж, убегали. Но чаще всего беглецов ловили и водворяли обратно.

Бывало, что усыновленные цирковыми артистами дет имели родителей, которые, не зная, как прокормить их, продавали в цирк пяти-шестилетних малюток. И потом никогда уже не видели, даже узнать не могли, где их сын или дочь, потому что фамилию сразу же изменяли.

Гротеск-наездница Жаннет

На моих глазах акробат Бено так наказывал своих приемных детей Пашу, Петю и Саню, что я не мог на это смотреть, но и вмешаться не смел - сейчас же выгонят из цирка. Да разве Бено один был такой!