В шестнадцатую годовщину Красной Армии

В шестнадцатую годовщину Красной Армии мы работали в Бакинском цирке. Праздник решили отметить постановкой пантомимы, посвященной мужеству и героизму советских людей. Пантомима получилась очень интересной и имела большой успех.

В первой картине был показан митинг, где рабочие и матросы выступали против меньшевиков и белых офицеров. Я исполнял роль матроса Свиридова, человека веселого и бывалого. Во второй картине мой матрос в тылу врага сталкивался с белым офицером (офицера великолепно играли по очереди Леонид Иванов и Петр Россини). Хотя матрос был переодет, офицер узнавал его по татуировке. Полевой суд приговаривал матроса к казни, но рабочие помогали бежать.

В третьей картине показывался бой с белыми. Белые окружали небольшой отряд красных. Бойцы давали клятву умереть, но белым не сдаваться, и красноармейцы из последних сил отбивали атаки. Матрос Свиридов в рукопашной схватке встречался с белым офицером, своим "старым знакомым", и побеждал его. Но белые снова шли в наступление. И вот уже осталось только шестеро, вот только двое: матрос Свиридов и комиссар Горбунов (его прекрасно играл Николай Марат). Матрос подрывает себя последней гранатой. Горбунов, истекая кровью, отрывает кусок извести и пишет на стене: "Все 20 погибли за наш народ и со-ветск..." - и медленно опускается на землю. (Эта сцена вызывала бурю аплодисментов.)

Белые готовы были уже торжествовать победу, но в это время слышался шум конницы и буденновцы, летя во весь опор, уничтожали белую армию.

В финале красноармейцы, подняв винтовки вверх, встречали своего командующего; на манеж выезжал на лошади Климент Ефремович Ворошилов. Его роль играл один из командиров местного гарнизона.

П. Тарахно

В этом представлении участвовало триста человек. Пантомима шла пятнадцать дней. Ее постановщиком был Н. Северов. Костюмы предоставил нам Бакинский театр драмы.

Артисты и режиссеры театра смотрели нашу пантомиму и хвалили нас. Надо сказать, что цирковые артисты вложили в зто представление всю душу, не играли, а жили жизнью своих героев.

После Баку мы выступали в Москве. Мы не были здесь всего несколько лет, но как все преобразилось! Поезд подъезжает к столице, и перед глазами открывается новая панорама.

На вокзале к нам подходят носильщики в белых фартуках, с большими бляхами-номерами. Цирковая машина везет нас на квартиру.

Но разве усидишь дома, скорее в цирк, в шапито. Первое московское шапито, в котором довелось мне выступать, стояло, как и теперь, в Парке культуры и отдыха имени Горького.

Я бросился к афише, возвещавшей об открытии цирка. Хотелось скорее узнать, кто участвует в программе, есть ли старые друзья. И, как всегда, нашел знакомые имена!

С дрессированными лошадьми выступает вдова Вильямса Труцци Эмма Яковлевна Труцци и брат Труцци Гуго. Прыгуны-акробаты братья Маслюковы и их отец музыкальный эксцентрик, комик Сим. А вот и неожиданность! Советский аттракцион - Борис Эдер с хищными зверями. Когда же он успел? Ведь совсем недавно он выступал с воздушным номером. Я рад был встрече с друзьями.

После Москвы нас направили в Тульский цирк. Мы работали там довольно долго. Программы менялись, а нас все оставляли и оставляли. И вот, когда очередная программа не успела подъехать, в цирке начали падать сборы. И тогда Главное управление предложило директору М. Вальтеру целую неделю давать наши с Борисовской творческие вечера. Прежде такие вечера назывались бенефисами. Обычно к ним готовятся заранее. Но у нас такой возможности не было. Впрочем, наш с Борисовской репертуар был так обширен, что мы без труда составили программу из двух отделений. И даже кое-какие номера могли время от времени заменять. Гвоздем нашей программы был, конечно, "Беломорский канал".

Дирекция выпустила красивую афишу. На афише было написано: "Ударные вечера Борисовской и Тарахно". Все представления прошли успешно, и сборы были хорошие.

Но снова приближался день Красной Армии. Директор Вальтер собрал в своем кабинете ведущих артистов: кто что посоветует. Каждый вспоминает, что в прошлом году делалось в том или ином цирке.

- А вот мы в прошлом году,- сказал вдруг Николай Марат, - работали в Баку с Петром Георгиевичем, и там ставилась пантомима - вот это было да!

- Знаю, знаю,- ответил Вальтер,- что было, то было. А вот что нам здесь, в Туле, делать.

- А может быть,- говорит вдруг инспектор манежа Я. Бреслер,- попросить Петра Георгиевича поставить пантомиму, что шла в Баку.

Да у меня и сценария ее нет,- ответил я.

- Но вы же, наверно, знаете ее наизусть,- вставил Марат, - ведь ваша роль была одной из главных. Да и я, ваш командир, здесь.

Все на меня набросились, а Вальтер, так тот даже заулыбался, глядя на меня, что с ним бывало очень редко. Я на всех смотрел в нерешительности: а вдруг не вспомню. Кто-то сказал:

- Давайте пошлем в Баку "молнию", попросим выслать текст. У них же, наверное, он сохранился.

В кабинете поднялся невообразимый шум.

- Ну ладно,- сказал я,- сейчас пойду домой и постараюсь вспомнить пантомиму.

- Ура! - вдруг закричали все и рассмеялись.

Напоследок я предупредил, что если не вспомню, то пусть меня извинят. Но никто не принял моего предупреждения, сказали, что должен вспомнить - это единственный выход. Я шел по хрупкому снегу и вспоминал содержание пантомимы.

Я не стал ужинать, а сразу сел за стол, прикрыл лампочку бумагой, чтобы не беспокоить жену, и просидел до утра. Кое-что вспомнил, но что-то просто вылетело из памяти.

Утром, когда я пришел в цирк, шла репетиция; никто ничего у меня не спрашивал. Но я видел, как волновались Бреслер, Вальтер и все остальные. Я же пока не мог их особенно порадовать. Снова пришел вечер, на конюшне Вальтер и Бреслер о чем-то шепчутся. Меня не трогают.

Мы с Борисовской закончили наш номер, и я сейчас же ушел домой. Уходя, я попросил Колю Марата вспомнить свою роль, записать и к восьми утра принести мне.

Утром, едва я переступил порог цирка, меня встретил Вальтер и спросил:

- Ну что?

- Вот. Готово.

- Давайте! Сейчас дадим машинистке. А я потом отредактирую.

Вальтер схватил написанное, вызвал к себе секретаря, и не успел я выйти, как застрекотала пишущая машинка.

В этот же день мы с Бреслером начали готовиться к репетициям. Я сказал ему, что мы должны ставить вместе. Бреслер согласился. Директор связался с местным гарнизоном и попросил выделить нам бойцов для военных сцен. В Москву дали телеграмму, что ко дню Красной Армии ставим пантомиму своими силами.

И закипела работа. Мы с Бреслером и Колей Маратом распределяли роли. Матрос Свиридов остался за мной, роль комиссара - за Маратом, офицера играл также "ветеран" этой пантомимы Петр Россини. В старое время Россини часто играл в пантомимах, и у него был большой опыт.

Гарнизон выделил группу бойцов, но исполнить роль Ворошилова никто не решился, и пришлось ограничиться массовой сценой с фейерверками и монологом, который читала Борисовская.

Работать днем было нельзя, потому что артисты, как всегда, репетировали свои номера. Нам оставалась ночь. Раз пятнадцать прошли все с труппой, а когда в общем было готово, штаб гарнизона прислал бойцов, и три ночи мы репетировали сцены боя.

Перед премьерой удалось-таки отменить дневные репетиции номеров и сделать генеральный прогон, на который были приглашены представители партийных и общественных организаций. Пантомима прошла с большим подъемом.

Среди зрителей были и немецкие артисты, которые тогда еще работали в нашем цирке, они удивлялись столь необычному для них в цирке зрелищу.

Приемочная комиссия, сделав несколько незначительных замечаний, сказала в заключение:

- Молодцы.

Пантомима пользовалась у зрителей успехом, но прошла только неделю, так как гарнизон должен был отправляться на тактические занятия.

До сих пор у меня хранится грамота Тульского цирка и грамота от союза Рабис. А дирекция премировала Борисовскую, Бреслера, Марата, Россини и меня ценными подарками. Кроме того, мне как режиссеру пантомимы и исполнителю роли матроса рабочие самоварного завода преподнесли маленький тульский самовар.