Я вернулся в Минск

Я вернулся в Минск. Цирк работал, как всегда, билеты были проданы дней на двадцать вперед. И тревога моя растаяла.

А 22 июня рано утром к нам постучался Володя Кузнецов, приехавший день назад на соревнования по акробатике, и сказал, что началась война. Через полчаса Володя прибежал снова и сказал, что едет грузовой машиной обратно в часть. Мы только успели передать Вите привет.

А у нас дневное представление - билеты давно проданы, и цирк полон. Но смех слышался только детский. Взрослые молчали. Вечернее же представление шло вяло, цирк был заполнен только наполовину. На остроты клоунов никто не реагировал. Я почувствовал, как сразу устарел мой репертуар.

На другой день фашисты начали бомбить Минск. Две бомбы угодили в цирк. Убит заместитель директора Стукалин. Разбежались дрессированные лошади, сгорел реквизит. Разбит аквариум Т. Сидоркина, и морские львы бросились в протекавшую рядом с цирком речушку.

Мы поняли, что оставаться в Минске больше нельзя. Собрав кое-какие вещи, мы (большая группа цирковых артистов с семьями) ушли пешком. Среди нас были М. Штейн, Е. Ефимов, Да-Деш и другие. Конюшня Ефимова погибла, но нам удалось достать подводу, в которую запрягли лошадь, работающую при цирке, на эту подводу погрузили пожитки и детей.

Мы шли и старались не оглядываться - позади пылал Минск. Идти было очень трудно: ноги опухли, на них появились волдыри. Идущие навстречу солдаты снабжали нас продуктами, а мы давали им небольшие концерты. Через трое суток добрались до небольшой железнодорожной станции Жодина. Здание станции было разрушено прямым попаданием бомбы. От дома уцелел один угол, и к нему был приставлен стол с телефоном.

Едва мы подошли к остаткам станции, надеясь отдохнуть и узнать новости, как невесть откуда появившийся человек в красной железнодорожной фуражке закричал на нас:

Куда вы идете! Прячьтесь немедленно! - И махнул рукой туда, где был погреб. А сам помчался к группе людей, ремонтировавших путь.

Стоя у дверей подвала, я наблюдал за ним. То, энергично размахивая рукой, он давал указания, то мчался к уцелевшему углу станции, лихорадочно вертел ручку аппарата, что-то говорил и что-то выслушивал, дрожа от нетерпения, потом бросал трубку, выбегал на открытое место и смотрел на небо, а потом вдаль, куда убегали рельсы.

Я посмотрел ему вслед и увидел, как из-за рощицы показался состав. Паровоз, распустив шлейф дыма и пара, шел на большой скорости. Почти одновременно я увидел совсем низко три вражеских самолета, идущих навстречу поезду.

Тот вдруг резко затормозил, и бомбы упали далеко впереди паровоза. Самолеты начали новый заход. Но опять тот же маневр, и немцы снова промазали. Нового захода делать не стали, у них, наверно, кончились бомбы, и повернули домой.

Откуда-то выскочили рабочие, бросились к развороченному полотну и лихорадочно стали его ремонтировать. Закончив работу, они также мгновенно исчезли, а в это время начальник станции снова подскочил к телефону, что-то прокричал в трубку, и через несколько минут мимо станции на большой скорости промчался товарный состав.

Но вскоре снова появились самолеты, и все повторилось сначала. Не попадая в поезда, они разбомбили остатки станции. Рухнула стена и накрыла собой телефон. Запылала водокачка, освещая сломанные, исковерканные деревья, воронки от бомб и людей на полотне, упрямо ремонтирующих путь. Фуражка начальника станции, освещенная пожаром, казалась маленьким знаменем, вспыхивающим то здесь, то там. ...До Орши мы тоже дошли пешком. Правда, обгоняющие нас машины предлагали довезти женщин и детей, но жены не хотели расставаться с мужьями, благодарили и продолжали свой путь.

В Орше мы увидели, как по улицам вели немецкого парашютиста. Народ кидался на него, готовый тут же отомстить зa тот ужас, который пришлось пережить в первые же часы войны, и конвоирам больших трудов стоило довести его целым и невредимым до штаба.

Тут, в Орше, нам с Борисовской удалось сесть на поезд, который шел в Астрахань. Остальные наши товарищи решили добираться до Москвы.

В Астрахани еще действовал летний цирк, и мы тотчас же включились в работу. Прежде всего мы занялись репертуаром. Как я уже говорил, наш прежний устарел в первый же день войны. Но так как авторов в это время найти было очень трудно, мы искали новый репертуар - стихи, фельетоны и рассказы - в газетах, в которых сразу же, с первых дней войны, стали печататься военные произведения. Мы переиначивали на свой лад популярные песенки. И первое время это нас выручало.

Работали напряженно, выступали не только вечером, но и днем - в рыбацких совхозах и госпиталях.

Через некоторое время нас перебросили в Куйбышев, а после Куйбышева направили в Иваново. Жили мы в Иванове в здании цирка, в своей же гардеробной, в которой всегда толпилось много народу: артисты и летчики полка, расквартированного в Иванове. Они ежедневно летали бомбить врага, а потом приходили к нам в цирк. Мы очень с ними подружились. Они рассказывали нам о воздушных боях и обстрелах, которым подвергали объекты врага. А мы в фойе часто устраивали танцы под цирковой оркестр, чтобы хоть как-то помочь нашим героям отдохнуть, набраться сил для новых боев. И бывало, что танцы прерывались командиром, который выкликал несколько фамилий - тех, кто должен был идти на задание. Мы прощались, желали удачи, а сами с тревогой думали - увидимся ли еще. И действительно, наутро мы со скорбью узнавали, что кто-то не вернулся. Так было ежедневно, на протяжении всего нашего пребывания в Иванове. От этого становилось так тяжело, что мы даже стали бояться этих вечерних танцев, они были освещены для нас трагическим светом.

Директор Ивановского цирка ушел на фронт, и мы сами руководили нашим хозяйством. Обязанности директора исполнял артист Михаил Эльмини, я стал художественным руководителем. В то время, кажется, мы могли освоить любую, самую неожиданную для нас профессию.

В начале ноября пришло распоряжение главка, который тогда обосновался в Томске, - нам с Борисовской и Эльмини отправиться в Баку. Ночью мы выехали в Горький, чтобы оттуда пароходом добраться до Астрахани, а там уж по Каспию и до Баку.

Было довольно холодно, но Волга еще не замерзла. Мы погрузились на пароход "Лермонтов", который шел в Сталинград. В Куйбышеве к нашему пароходу причалил другой, на палубе которого мы увидели артистов В. Довейко и Г. Россини в форме летчиков - они направлялись в свою летную часть. Радость нашей встречи была безгранична. В то время каждое знакомое лицо, каждый знакомый человек становились родными, близкими, дорогими: горе, общая беда сближают людей очень быстро.

В Астрахани нам пересесть на каспийский пароход не удалось - Волга замерзла. В городе было огромное скопление народа. Начались заболевания тифом. Надо было срочно выбираться. Но как? Директор цирка делал все, чтобы устроить прибывших артистов и отправить их по назначению, но делать это становилось все труднее и труднее. А тут новое распоряжение главка: добираться до Баку любыми средствами.

Я решил сам найти выход из положения и с утра сел изучать карту Астраханской области, чтобы наметить пеший маршрут. Эльмини, у которого была семья и дети, решил остаться в Астрахани, тем более что из Иванова не пришел его багаж. Наш же багаж погиб в Минске, оставшиеся вещи уложились в два небольших узелка. Итак, до Кизляра - 360 километров. Мы с Борисовской решили идти. Наверное, это решение было легкомысленным; у нас не было ни теплой одежды, ни теплой обуви, а зима уже наступила. Но и в Астрахани нам делать было нечего, там не было зимнего цирка.

Хозяйка, у которой мы жили, пыталась нас отговаривать, но, видя нашу решимость, снабдила на дорогу двумя буханками хлеба и дала Анне Николаевне пальто. В семь утра, когда мы уже прилаживали лямки своих заплечных мешков, к нам в окно кто-то постучал. Гостей мы не ждали и очень удивились столь раннему стуку.

Это оказались несколько артистов драматического театра. Узнав от директора цирка, что мы направляемся в Кизляр, они решили идти с нами, чтобы потом добраться до Тбилиси, куда были эвакуированы некоторые московские и ленинградские артисты.

Мы обрадовались попутчикам - все-таки веселей. Обсудив наскоро маршрут, решили, что по дороге будем давать концерты, и это поможет добывать пропитание. И выступили в поход.