В Баку мы были как на курорте

В Баку мы были как на курорте, нас кормили и не давали работать. Но мне, работающему с девяти лет, это-то и было труднее всего. Когда Борисовскую положили в больницу, я взялся за постановку пантомимы "Рази врагов", которую написал Юрий Фидляр. Постановка этой пантомимы была не легким делом, потому что в ней участвовало более двухсот человек. Для батальных сцен мы пригласили бойцов гарнизона. А бои на манеже разыгрывались такие, что мы иногда боялись за своих артистов: бойцы из госпиталей в критические минуты порывались выскочить на манеж и помочь своим братишкам одолеть фашистов.

Наконец Анна Николаевна поправилась, и мы снова начали выступать вместе. Перед началом работы Анне Николаевне сказали: "Мы знаем, седину дает не радость, надо взять себя в руки, надо стать такой, какой вы были недавно".- И она покрасила волосы в темный цвет.

Строганов написал для нас куплеты "Оборванный завоеватель". В некоторых местах зрители активно вмешивались в действие и кричали с мест: "Гони его, паразита!" - имея в виду оборванного фашистского офицера, изображаемого мной.

Всю зиму я исполнял обязанности художественного руководителя Бакинского цирка. Инспектором манежа был Павел Рязанский. Униформистами работали школьники, которые днем учились, а вечером приходили в цирк. Среди них был и Хосров Абдуллаев, который впоследствии стал хорошим жонглером. Так как он знал, что я помогал своему сыну учиться жонглировать, он не раз обращался ко мне за советом. Работоспособности он был необыкновенной.

Через некоторое время нам предоставилась возможность включиться в бригаду по обслуживанию краснофлотцев Черноморского флота, и мы с Борисовской тут же дали согласие.

К этому времени наш флот уже ушел из Севастополя, но каждую ночь напоминал врагам, что Севастополь - наш город. Один из крейсеров, "Парижская коммуна", моряки называли его "Парижанка", постоянно "прохаживался" по Черному морю. Его расчеты стояли у орудий, следя за воздухом и помогая своей авиации и мешая вражеской. А в это время на палубе для отдыхающих моряков шли цирковые и эстрадные представления.

С "Парижанкой" мы были знакомы давно. До войны я и Борисовская не раз выступали на этом корабле. У нас было там много друзей. А потом мы познакомились чуть ли не со всеми севастопольскими моряками, потому что выступали и в шапито, и в кинотеатрах, и у моряков в клубе. Встретив знакомых, мы вспоминали старое мирное время и всякие забавные случаи, происходившие тогда. Вспомнили, например, как были мы ошеломлены, когда вдруг все наши зрители, не дослушав куплет, на полуслове сорвались с мест и побежали сломя голову. Видя нашу растерянность, начальник клуба моряков извинился, что не предупредил нас, думая, что мы успеем закончить наше выступление до гудка, по которому все моряки должны быть на своих местах.

В другой раз, уже зная это правило, мы весело наблюдали, как после представления в цирке, когда до гудка оставалось полчаса, моряки со своими подругами бежали по Нахимовскому проспекту к Графской пристани. Так как бежать на высоких каблуках было неудобно, то девушки снимали туфли, несли их в руках, а иногда и бросали по дороге, усыпая ими всю улицу. Проводив моряков, девушки возвращались на проспект и отыскивали свою обувь - смех стоял в эти минуты самый оглушительный. Интересно, что никто никогда не прикасался к этим, разбросанным по всей улице туфелькам, и хозяйка обязательно находила свои, даже если они были брошены в разных местах.

Вспомнили мы и то, как приходили в цирк моряки. Это было похоже на своеобразное представление. Мы, артисты, всегда выходили посмотреть на эту изумительную картину.

Чеканя шаг, они подходили к цирку и по команде останавливались. Стройные, загорелые, сильные, красивые в своих нарядных матросских рубашках с большими воротниками. Замерев по стойке "смирно", они казались каким-то монолитом. И вдруг над этим монолитом взлетали неизвестно откуда появившиеся шестьдесят одежных щеток: это по команде "Привести себя в порядок!" матросы чистили от пыли рубашки стоящему впереди товарищу. Команда "Становись!"-и щетки так же мгновенно исчезали. Артисты цирка не могли, конечно, не оценить такой блестящий трюк и всегда горячо аплодировали.

Теперь, приехав на "Парижанку", мы встретили много старых знакомых. Услышали мы от моряков и трагические известия: в Севастополе застряли трое цирковых артистов. Одному удалось бежать, а двоих немцы замуровали живыми в стене. Уже после войны я встретился с женой одного из погибших, Рудини, и она тоже рассказывала мне эту историю.

На Черном море мы пробыли довольно долго, а потом нас послали в цирк Ростова-на-Дону. Здесь нашей бригаде предстояло дать представление в двух отделениях. Положение в городе было очень напряженным, фашисты его непрерывно бомбили. Директор цирка Гавриил Алексеевич Алиев держал непрерывную связь с горкомом партии: в любую минуту мы должны были быть готовы показать цирковое представление резервам армии, сражавшейся за Таганрог, и тем, кого отпустили на кратковременный отдых.

Наконец назначен день открытия. Все побрились, нагладились, чтобы достойно встретить своего необыкновенного зрителя. Представление было назначено на шесть часов. Но в четыре часа фашисты совершили налет и особенно почему-то кружились над цирком. Две бомбы немного задели фасад, попали в заднюю часть здания, где находились дрессированные собачки и были наши гримировочные. Но, слава богу, все остались целы, и ровно в шесть началось представление. Ему не помешала ни бомбежка, ни огромная дыра в задней стене, которую завалили камнями, ни усеянные известкой кресла зрительного зала -убирать ее было некогда.

Зрители заполнили зал, освещенный весьма причудливо допотопными керосиновыми лампами, которые принесли жители города, и свечами, которые где-то раздобыл Алиев. Пожарники воевали, и некому было запретить эту опасную иллюминацию.

В зале собралось около двух тысяч солдат, и наша небольшая "портативная" программа, в которой кроме нас с Борисовской участвовали артисты И. Таде, К. Бирюков, Ван-гара и другие, должна была помочь на миг забыть об окопах, огне, смерти. И все смеялись клоунским шуткам, аплодировали изяществу и ловкости акробатов, точности движений жонглеров - одним словом, на короткий миг оказались в мире, который помог немного отдохнуть их душе, снял напряжение, зачаровал праздничной пестротой красок.

После представления на манеж вышли командиры и бойцы. Они благодарили артистов - нет, цветов не подносили, их просто не было, но дороже цветов были объятия, рукопожатия, взгляды смеющихся и полных благодарности глаз. Мы проводили бойцов на позиции. В полной тишине они выстроились перед зданием цирка в шеренгу, еще раз поблагодарили нас и пошли на фронт.

Едва они растворились в темноте, как появился Алиев и сказал, что в 24.00 мы тоже должны покинуть Ростов: бои идут уже на его подступах. На грузовиках, которые предоставила нам воинская часть, мы поехали на вокзал и грузились там в вагоны под бомбежкой.

Не успели мы занять свои места, как поезд тронулся. Когда мы услышали перестук колес на мосту и увидели за окнами поблескивающий в темноте и вспышках взрывов Дон, поняли, что едем в Армавир.

В Армавире располагалось много наших войск, и его постоянно бомбили. Мы же включились в работу: городской сад был полон зрителей. Наш цирковой оркестр играл вальсы и марши, а потом начиналось представление, оно шло в концертной раковине. Алиев сам объявлял номера.

А. Н. Борисовская

Представление длилось часа полтора, но так как части все время менялись, одни уходили, другие приходили, то мы с утра до вечера выступали почти непрерывно, успевая только перекусить на скорую руку между номерами. А ночью выступали еще и на вокзале, прямо в зале ожидания, битком набитом бойцами, готовыми к отправке под Ростов.

И так день и ночь в течение десяти суток, а потом выступления в вагонах поезда, везущего раненых в Грозный. В Грозном в цирке не было рабочих, и мы сами стояли в униформе, сами выносили друг другу реквизит и устанавливали клетку для аттракциона Н. Гладилыцикова.

Из Грозного нас снова послали в Баку: фашисты начали бои на бакинском направлении. На этот раз мы продвигались очень медленно, так как без конца пропускали воинские эшелоны. На станции Махачкала, едва подошел состав теплушек и платформ, ко мне бросились какие-то матросы. Оказалось, это были моряки с трех крейсеров, которых мы обслуживали в Севастополе. Ребята узнали меня и обнимали, как родного. Неожиданно появилась Борисовская, и мы тут же сыграли несколько своих сценок, которые исполняли на кораблях.

Этой встречи я никогда не забуду. Не забуду их радостные лица и то, как дарили они нам на память свои тельняшки, совали в карманы консервы и как махали и махали нам руками, бескозырками, бушлатами. Для нас они были роднее родных. Мы сдружились, потому что не только выступали для них, но и помогали наладить самодеятельность, ставили им номера.

И снова Баку, где собралось столько артистов, что хватит на три программы. И здесь наша работа была напряженной и почти непрерывной. Кроме представлений в цирке мы выступали в госпиталях, в палатах, иногда перед одним-двумя ранеными, стараясь хоть немного ободрить и развеселить их. Те, кто не был занят в программе цирка, выезжали в клубы и там давали полное представление на три часа.

День был заполнен до предела, но мы с Борисовской все время просились на фронт, и наконец нас направили в Моздок. И вот мы в окрестностях города поем бойцам куплеты "На Моздок я не ездок". Куплеты эти имели огромный успех из-за своей актуальности и местного, так сказать, колорита.

Потом мы вернулись в Баку, а через некоторое время нас вызвали в Тбилиси, где, в числе других артистов, нам с Борисовской вручили медали "За оборону Кавказа".

Мы работали много и напряженно, но беспокойные мысли о родных и близких людях не оставляли ни на минуту. Что с матерью, которая осталась в Керчи? Ведь там - фашисты. Что с нашим Витей? Мы не получаем от него писем. Не было госпиталя и в нем солдата, у которого бы я не спросил о части, где служат Витя, Володя и Миша.

П. Тарахно

Я выходил с веселой шуткой на манеж, а у самого на сердце было так тяжело. Товарищи по работе старались хоть как-то облегчить мое состояние, и за это я им очень благодарен. Нашли даже моего давнишнего друга и автора, который когда-то много писал для нас - Николая Петровича Ойстраха, и мы опять стали работать вместе. Он написал нам новый антифашистский репертуар: "Светит месяц", "Горе развеется", "По улице мостовой". В этих сценках я обычно исполнял роль пленных немцев и придумывал для них "экзотические" костюмы, состоявшие из различных предметов туалета: дамской кофты, рваных брюк, полотенца, используемого вместо головного убора, соломенных лаптей, тряпок, служивших чулками. Этот живописный набор мог в зависимости от обстоятельств варьироваться, и мне нравилось каждый раз добавлять для "элегантности" ту или иную неожиданную деталь.

Азербайджанский клоун Рзаев-Асау

Работа, конечно, отвлекала, но ощущение тревоги ни на миг не оставляло меня. А уж как тосковала и маялась Анна Николаевна - и передать нельзя!