Элери Куин. Смерть акробатки (Перевод с английского Л. Беспаловой)

Давным-давно, в те незапамятные времена, в зародышевый период истории человечества, когда еще не было ни театральных агентов, ни актерских пансионов, ни подземки, ни "Вэрайети"^*, когда мегатерий рыскал по деревьям, а Бродвей был закован льдами, первый лопоухий, низколобый импресарио, замышляя свое самое первое эстрадное представление, учредил настоящий декрет: "Вначале идет акробат".

^* ("Вэрайети" - еженедельная газета, посвященная театру, кино, радио и ночным клубам.)

Почему акробат должен идти первым, никто не знал, но то, что это сомнительная честь, отлично знали все актеры, включая акробата. Потому что даже в те младенческие годы эстрадного дела ни для кого не было секретом - тому, кто выступает первым, достается меньше всего аплодисментов. И из века в век во дворах, дворцах и плохоньких театрах первым шел акробат, и как бы его при этом ни называли - шутом, фигляром, гаером, коверным, буффоном, арлекином или пульчинеллой, - его первым из собратьев-актеров бросали на потребу жадных до развлечений зрителей, чтобы раздразнить их аппетиты перед более лакомыми блюдами.

Гуго Бринкерхоф ничего не знал о капризных традициях своей профессии, знал он только, что и отец его и мать были акробатами и странствовали с труппой по Германии, что у него прекрасно развитая мускулатура, могучая и пружинистая, и что больше всего он любит работать на трапеции. И он был счастлив - у него была его трапеция, его Майра и аплодисменты снисходительной публики от Сиэтла до Окичоби, а ничего больше он от жизни не требовал.

Так вот, Гуго очень гордился своей женой Майрой, маленькой, гибкой, красивой женщиной, обладавшей проворством кошки и кошачьими дремотно-зелеными глазами. Когда он увидел ее впервые в конторе театрального агента Брегмана, вялое сердце в груди флегматичного гиганта забилось быстрее и он сказал себе: вот твоя судьба, вот твоя женщина - и не ошибся. Ибо кто, как не Майра, догадался назвать их номер "Прометей и К⁰", когда они поженились между третьим и четвертым представлением в Индианаполисе. Кто, как не Майра, дрался насмерть за лучшие места в афишах. Кто, как не Майра, задумал и усовершенствовал ослепительное колесо их финала. И опять же именно прелестная фигурка Майры, изящно вращавшаяся под куполом, и ее дремотная улыбка превратили "Прометей и К⁰" в "акробатический дивертисмент, известный от моря и до моря"; она принесла им лестную заметку в "Вэрайети" и место в одной из лучших трупп, куда Брегман собрал самые сливки эстрадного общества. Могучий Прометей, гигант Бринкерхоф, конечно, знал, что мужчины сходят с ума по Майре, и гордился этим. Да и можно ли было устоять перед ней? От нее были без ума и танцующий баритон в Бостоне, и комик в Ньюарке, и чечеточник в Буффало, и adagio^* в Вашингтоне. И не только они - Текс Кросби, поющий ковбой (пение и конферанс), Великий Горди, иллюзионист, морячок Сэм, мастер бурлеска; вот уже несколько недель подряд все они значились на одной афише, и все они были влюблены в дремотноглазую Майру, а огромный Прометей лишь снисходительно улыбался. Флегматичному и глупому гиганту только льстило их восхищение. Разве его Майра не была лучшей акробаткой в мире и самой прекрасной женщиной на свете?

^* (Здесь - актер, исполняющий танцы и песни под медленную музыку.)

А теперь Майра была мертва.

Тревогу в эту теплую весеннюю ночь поднял сам Бринкерхоф, с отчаянным видом ворвавшийся в полицейский участок. Шел шестой час утра, а Майра так и не явилась домой, в театральный пансион на 47-й улице, где они остановились. После последнего представления в театре "Метрополь", что на Коламбус-серкл, Бринкерхоф с женой остались репетировать новый номер. Они закончили репетицию, потом Бринкерхоф переоделся и поспешил на свидание с театральным агентом Брегманом, обсудить условия нового контракта, а Майра осталась в уборной. Они договорились встретиться дома. Он возвратился в пансион, но - увы и ах! - никаких следов Майры. Он помчался в театр - театр был уже закрыт. И всю долгую, нескончаемо долгую ночь он ждал...

- Небось где-нибудь шляется, приятель, - зевнув, сказал дежурный лейтенант.

Но Бринкерхоф бурно замахал руками:

- Она никогда такого не делать. Я звонить театр, не отвечают. Пожалуйста, найдите ее, лейтенант.

- Ох уж эти мне немцы, - сказал лейтенант сыщику по кличке Плешак, слоняющемуся в участке. - Да уж ладно, Плешак, пособи ему, чем можешь. Ну а если окажется, что она засела в забегаловке, врежешь разок-другой этому верзиле, чтоб зря людей не беспокоил.

Итак, Плешак и бледный гигант отправились на поиски Майры. Как и говорил Бринкерхоф, театр "Метрополь" был закрыт.

Время шло к шести, над парком занималась заря, и Плешак затащил Бринкерхофа в ночной ресторан подкрепиться чашкой кофе. И до семи они протоптались у дверей "Метрополя", пока не явился старикашка Перк, сторож и хронометрист, и не впустил их в театр; они тут же кинулись в уборную "Прометея и К⁰", где и нашли Майру. Ее тело было привязано к трубе огнетушителя грязной; толстой, как стальной трос, веревкой, обвивавшейся вокруг прелестной шеи Майры.

И тут Прометей сел на пол, сжал косматую голову руками и тупо уставился на качающееся тело жены.

Когда мистер Элери Куин протолкался сквозь шумную толпу репортеров и сыщиков, запрудившую кулисы, доказал через дверь сержанту Вели, что он и есть он, и ворвался в душную, битком набитую взбудораженными актерами уборную, инспектор Куин со своей свитой уже приступил к делу. Элери сквозь зубы клял эгоизм убийц, из-за которых честным людям приходится вставать ни свет ни заря. Но ни массивный сержант, ни крохотный инспектор не обращали внимания на его воркотню. Они были слишком заняты, а увидев свисающее с трубы тело, Элери и сам замолк. Бринкерхоф понуро сидел в кресле у туалетного столика жены. Глаза у него были красные.

- Я вам все сказал, - бормотал он. - Мы репетировали новый номер. Потом у меня было настоящее свидание с мистер Прекман. Я ушел.

Брегман, толстяк с жестким взглядом, коротко кивнул.

- Вот и все. Кто - потшему, я не снаю.

Басистым sotto voce сержант изложил скудные факты. Элери еще раз окинул взглядом мертвую женщину. Мускулы ног, скованные rigor mortis'om, вздулись под туго натянутым шелковым трико. Зеленые глаза были широко раскрыты. Тело слегка колыхалось, словно исполняя танец смерти.

Плешак тоже торчал здесь - он представлял полицейский участок - и был явно взволнован своей неожиданной популярностью среди газетчиков. Рядом с Брегманом свертывал сигарету высокий худощавый мужчина, похожий на Гари Купера. Это был Текс Кросби, поющий ковбой; привалившись к заляпанной стене, он не сводил злобного взгляда с Великого Горди. Горди - демонического вида мужчина с ястребиным носом, лоснящимися черными усиками и пронзительными черными глазами - молчал. У крошки Сэма, мастера бурлеска, вид был усталый, под глазами набрякли мешки, и похоже было, что он с утра рвался опохмелиться, но не успел. Чего нельзя сказать об администраторе Джо Келли - от него разило, как от пивной бочки, и он бормотал себе под нос бессвязные ругательства.

- Как давно вы женаты, Бринкерхоф? - прорычал инспектор.

- Тва года. Ja^*. В Интианаполисе мы поженились, Herr Inspektor^**.

^* (Да (нем.).)

^** (Господин инспектор (нем.).)

- Она была замужем до вас?

- Nein^*.

^* (Нет (нем.).)

- А вы?

- Nein.

- У нее или у вас были враги?

- Gott, nein^*.

^* (Боже, конечно, нет (нем.).)

- Вы были счастливы?

- Мы пыли как голупки, - пробормотал Бринкерхоф.

Элери рассматривал труп акробатки. Ее руки с взбухшими, как веревки, венами, были связаны за спиной грязным, перемазанным румянами полотенцем, второе полотенце связывало лодыжки. Ноги акробатки болтались в метре от пола. У стены стояла ветхая стремянка. "С этой стремянки, - подумал Элери, - убийца мог легко дотянуться до трубы, перекинуть веревку и подтянуть легкое тело".

- Когда вы пришли, стремянка была у стены? - тихо спросил он у сержанта Вели, который с интересом рассматривал тело.

- Ага. Они говорят, она всегда стоит у распределительного щитка.

- Тогда это не самоубийство, - сказал Элери. - Значит, эту версию мы можем исключить.

- Фигурка что надо, верно? - восхищенно сказал сержант Вели.

- Я видал и хуже.

Но, по правде говоря, его интересовала не фигурка, а грязная веревка, обвивавшая шею акробатки двумя параллельными кольцами, как нашейные ожерелья женщин Убанги. Ошейник этот целиком закрывал шею. Веревка была завязана огромным узлом под правым ухом женщины и прикреплена к трубе наверху другим узлом.

- Откуда эта веревка? - отрывисто спросил Элери.

- Со старого сундука, мистер Куин. Он с незапамятных времен стоит в комнате с реквизитом. Его там какой-то актер забыл. Сундук пустой. Хотите посмотреть?

- Верю вам на слово, сержант. Так вы говорите в комнате с реквизитом?

А Бринкерхоф все ныл, как они были счастливы с Майрой и как он разделается с тем verdammte Teufel^*, который убил красавицу Майру, и его огромные руки судорожно сжимались и разжимались.

^* (Мерзавцем (нем.).)

- Она вся как светок, - говорил он, - она как светок.

- Чушь, - отрезал администратор Джо Келли, качаясь, как боксер в нокауте, - обыкновенная шлюшка, инспектор. Вы меня лучше спросите.

И он ухмыльнулся.

- Шлюшка? - с трудом выговорил Бринкерхоф, поднимаясь. - Это што знатшит?

Комик Сэм заморгал запухшими глазками.

- Ты спятил, Келли, просто спятил, - сказал он хрипло. - Зачем ты это говоришь? Он пьян в стельку, шеф.

- Кто пьян в стольку? Я пьян? - завопил Колли, вне себя от ярости. - Хорошо, тогда спросите у него. - И он указал пальцем на высокого худого ковбоя.

Глаза инспектора загорелись:

- Ну-ка, ну-ка, ребята, давайте разберемся, что тут у вас происходит, - пропел он. - Обсудим все хорошенько. Вы хотите сказать, Келли, что у миссис Бринкерхоф была интрижка с Кросби?

Бринкерхоф издал звук, который могла бы произвести разве что озадаченная горилла, и двинулся к ковбою. Руки его ходили как цепы, он рвался к горлу соперника с неотвратимой яростью дикого зверя. Но сержант Вели был начеку и, подскочив к гиганту, заломил ему руку за спину, а Плешак тут же схватил его за другую руку. Бринкерхоф вырывался, не спуская злобного взгляда с ковбоя. Кросби побледнел, но не тронулся с места.

- Уведите его, Вели, - рявкнул инспектор, - передайте двум парням посильнее и скажите, чтоб не пускали сюда, пока он не поутихнет.

Свирепо сопящего акробата выволокли из комнаты.

- А теперь, Кросби, валяйте выкладывайте, что знаете.

- Нечего мне выкладывать, - заявил ковбой, но глаза у него при этом бегали по сторонам. - Я техасец, мистер полицейский, и вам меня не запугать. Бринкерхоф просто болван. А что касается этого трепача, - и он показал на Келли, - я его, пожалуй, проучу, чтоб зря пасть не разевал.

- Да, он наставлял рога этому остолопу, - верещал Келли, - не верьте ему, шеф. Эта потаскуха получила по заслугам! Она надувала этого борова Бринкерхофа всю дорогу от Ки до Бинтауна.

- Прекратить, - спокойно сказал Великий Горди. - Разве вы не видите, инспектор, что Келли совершенно пьян и не отвечает за свои слова. Просто Майра всегда любила бывать на людях. Может, она и сходила пару раз выпить со мной или с Кросби тайком от Бринкерхофа - он не разрешал ей пить, - но просто за компанию, только и всего.

- Просто за компанию? - пробормотал инспектор. - Интересно бы узнать, кто из вас врет? Давайте, Келли, выкладывайте, что знаете.

- Что я знаю, то знаю, - ухмыльнулся администратор. - И по правде говоря, шеф, Великий Горди то же мог бы кое-что порассказать об этой шлендре. Кому и рассказать, как не ему! Ведь он ее переманил у Кросби всего пару педель назад.

- Спокойно, - рявкнул старик, увидев, что техасец и Горди двинулись друг на друга. - Откуда вам это известно, Келли?

Мертвая акробатка колыхалась, исполняя свой беззвучный танец.

- Слышал на днях, как Текс схлестнулся с Горди из-за Майры, - сказал Келли, еле ворочая языком, - а вчера и сам видел, как Горди обжимался с ней за кулисами. Ну что вы на это скажете? Да уж, в искусстве поприжать дамочку нашему Горди пет равных.

Ему никто не ответил. Высокий техасец пронзал пьяницу злобным взглядом, кончики пальцев у него побелели; иллюзионист хранил молчание. Дверь отворилась, и вошли двое - судебный врач доктор Праути и высокий неуклюжий мужчина с обветренным лицом моряка.

Все облегченно вздохнули. Инспектор сказал:

- А мы уж заждались, доктор. Но вы не трогайте ее, пока Бредфорд не рассмотрит хорошенько этот узел. Валяйте, Бредди, лезьте на трубу.

Бредди неуклюже вскарабкался на стремянку, осмотрел узел за ухом и узел на трубе. Праути ущипнул акробатку за ногу.

Элери вздохнул и стал осматривать комнату.

В верхнем ящике туалетного столика он нашел заряженный дамский револьвер с перламутровой рукояткой, украшенной инициалами М. Б. Он многозначительно посмотрел на отца, отец кивнул. Элери продолжал мерить шагами комнату. Внезапно он остановился, и его серые глаза сверкнули. На колченогом столике посреди комнаты среди прочей ерунды он заметил длинный стальной нож для разрезания бумаги. Элери осторожно взял его и внимательно осмотрел острое лезвие.

Никаких следов крови. Он отложил нож и снова стал мерить шагами комнату.

Потом его внимание привлек дешевый газовый рожок. Труба его выходила в отдушину в стене, но газ был выключен. Элери потрогал рожок, он был холодный.

С ощущением обреченности Элери побрел в кладовку. Предчувствие его не обмануло - прямо за открытой дверью кладовки стоял деревянный ящик с плотницким инструментом; на самом его верху лежал тяжелый стальной молоток. На полу около ящика валялась стружка, а свежеобструганная притолока была еще не окрашена.

Глаза Элери сверкали; мысль ого напряженно работала.

- Чей это револьвер? Майры? - шепотом спросил он у инспектора.

- Да.

- Куплен недавно?

- Нет. Бринкерхоф подарил его Майре вскоре после свадьбы. Для самозащиты, он говорит.

Элери поглядел на представителя флота. Неуклюжий краснолицый моряк растерянно топтался у лестницы. Сержант Вели - он уже успел вернуться, - зажав в руке перочинный нож, полез наверх. Доктор Праути нетерпеливо переступал с ноги на ногу у подножия ветхой стремянки.

Сержант старательно принялся перепиливать толстую веревку, привязанную к трубе огнетушителя...

- Откуда в кладовке оказался этот ящик с инструментом? - спросил Элери.

- Вчера плотник чинил дверь - она покоробилась или что-то в этом роде. Профсоюзы теперь совсем озверели, так что он бросил работу на полдороге и ушел.

- Теперь мне все понятно, - сказал Элери. - Это многое объясняет.

- Да что же это, по-твоему, объясняет? - взвился инспектор.

- Абсолютно все, - ответил Элери.

Великий Горди буквально смотрел Элери в рот, но тот не обращал на него внимания. Морячок Сэм забился в угол и оттуда пожирал глазами сержанта. Техасец сердито курил и, казалось, ушел в себя.

- Да, абсолютно все, - повторил Элери. - В жизни не встречал ничего поразительней.

Инспектор обалдело озирался вокруг.

- Но, Элери, бога ради, скажи ты мне, да что тут поразительного. Я тебя просто не понимаю...

- А должен бы понять, - нетерпеливо прервал его Элери. - Тут и ребенок бы все понял. Если призадуматься, так просто диву даешься, как это очевидно. В этой комнате находятся четыре орудия убийства на выбор: заряженный револьвер, молоток, нож и газовый рожок. А убийца неизвестно почему, связав женщину полотенцами, выходит из комнаты, проходит через всю сцену в бутафорскую, отвязывает старую веревку от сундука, забытого бог знает когда, бог знает каким актером, и тащит веревку и стремянку от самого распределительного щитка в уборную Бринкерхофов, карабкается на стремянку, привязывает веревку к трубе огнетушителя и вздергивает тело.

- Да, но...

- Да, но зачем? - возопил Элери, - Зачем убийца, наплевав на четыре простых, удобных и сподручных орудия убийства - пистолет, нож, газ, молоток, - затеял всю эту волынку только для того, чтобы повесить Майру?

Сержант Вели опустил тело на пол, и доктор Праути опустился на колени перед мертвой женщиной. Краснолицый моряк вразвалку подошел к трупу и сказал:

- Да, крепкий орешек!

- Что еще за крепкий орешек? - рявкнул инспектор.

- Да узел этот на трубе. - Короткие красные пальцы моряка перебирали витки веревки. - Узел у нее за ухом - самый обыкновенный и завязан так неуклюже, что только диву даешься, как он не развязался, но тот, что обвязан вокруг трубы огнетушителя, вот этот узел, сэр, крепкий орешек.

- Вам этот узел не знаком? - спросил Элери, в задумчивости перебирая сложные витки веревки.

- Нет, такого я еще не встречал, мистер Куин. Я много лет работаю консультантом по узлам в нашем департаменте, но такого узла мне, честно говоря, встречать не довелось. Это не морской узел, это сразу видать, и не ковбойский.

- А может, это работа любителя, - пробормотал инспектор, пропуская веревку между пальцами. - Может, он случайно так получился.

Эксперт покачал головой.

- Нет, сэр. Я бы этого не сказал. Тут какая-то вариация морского узла. Такой узел случайно не завяжешь. Тот, кто его завязал, знаток своего дела. - И, сделав это заявление, Брэдфорд вразвалку удалился. Доктор Праути поднял глаза от трупа.

- Черт побери, - взорвался он, - здесь мне делать нечего, мне надо отвезти тело в морг и поработать там! Мои молодцы ждут у входа.

- А когда она перекинулась, доктор? - спросил, нахмурившись, инспектор.

- Вчера где-то около полуночи. Точнее сказать не могу. Ну и, конечно, смерть последовала от удушья.

- Что ж, напишите нам отчет. Может, он нам ничего и не даст, но на всякий случай не помешает. А теперь введите привратника.

- Когда вы вчера закрыли театр? - опросил инспектор грозно.

- Ей-ей, инспектор, - сказал старикашка Перк прерывающимся от волнения голосом. - Я не нарочно... Но если дойдет до мистера Келли, он меня тут же выставит... Просто я умирал как хотел спать...

- Ну, что там у вас такое? - сказал, смягчившись, инспектор.

- Майра сказала, что после последнего представления они с Прометеем будут репетировать новый номер. А мне страсть как не хотелось их дожидаться, - заныл старик, - да и в театре никого не осталось, даже уборщицы ушли, так что я все двери позакрывал, оставил только сценический выход, и говорю Майре и Прометею: "Когда будете уходить, - говорю им, - захлопните за собою дверь". И пошел себе домой.

- Что за чертовщина, - сказал раздраженный инспектор. - Теперь нам никогда не узнать, кто тут был, а кого не было. Да любой мог пройти в здание незамеченным и притаиться до тех пор, пока... - Он прикусил губу. - Эй, вы там, где вы были вчера после представления?

Первым ответил Великий Горди, но его бархатный голос звучал как-то неуверенно:

- Я сразу же пошел к себе в пансион и лег спать.

- Вас кто-нибудь видел? Вы живете в том же пансионе, что и Бринкерхоф?

Иллюзионист пожал плечами.

- Никто не видел. Да, в том же.

- А вы, техасец?

- А я поплелся в бар и надрался там, - протянул ковбой.

- В какой бар?

- Понятия не имею. Я был пьян вдрабадан. Сегодня утром проснулся с жуткой головной болью.

- Да, вы, братцы, попали в хорошенький переплет, - сказал насмешливо инспектор. - Куда это годится, даже об алиби вовремя не позаботились. Ну а вы, Сэм.

- Да у меня этих доказательств сколько хочешь, инспектор, - ответил поспешно морячок. - Пошел в одну забегаловку - я там завсегдатай, так что меня видели человек двадцать знакомых, не меньше.

- Когда вы туда пришли?

- Около полуночи. Инспектор хмыкнул.

- Проваливайте, - сказал он. - Но далеко не уходите. Может, вы мне еще понадобитесь. Уведите их, пока я не вышел из себя.

Давным-давно, в те незапамятные времена, когда, как вы помните, мегатерий еще рыскал по деревьям, тот же самый лопоухий импресарио, который сказал: "Вначале идет акробат", - вынес и еще одно постановление: "Представление продолжается", - изрек он опять же довольно бездоказательно. И что бы ни случалось - укротительница львов сбежала с исполнителем детских ролей, инженю напилась вдрызг, в самый разгар представления дама в пятом ряду устроила свой ежемесячный эпилептический припадок, начался пожар в уборной "А", - но представление во что бы то ни стало продолжается. Даже самое кровавое убийство не может нарушить этого священного постановления.

И поэтому ничуть не удивительно, что, когда рано поутру в "Метрополь" начали стекаться энтузиасты, никому из них и в голову не пришло, что в его пестрых стенах минувшей ночью произошло убийство и что полиция и сыщики рыщут за кулисами, пронзая всех подозрительными, хотя и несколько озадаченными, взглядами.

Инспектор Ричард Куин ерзал на жестком сиденье в пятнадцатом ряду, а рядом с ним сидел погруженный в свои мысли Элери. Инспектор никак не мог взять в толк, почему Элери заставляет его сидеть в зале. Сначала они смотрели фильм. "А ведь я его уже видел", - укоризненно сказал инспектор. Потом хронику, потом мультфильмы. И лишь когда на экране замелькали рекламные кадры, Элери встал. "Пошли за кулисы", - сказал он. Протиснувшись за пыльными ящиками, они вошли в железную дверь, охраняемую офицером в штатском. На огромной пустой сцене царила непривычная гнетущая тишина. Администратор Келли, протрезвевший йот этого еще более злой, сидел на шатком стуле неподалеку от распределительного щитка и грыз пальцы, руки у него тряслись. Актеров не было видно.

- Келли, - неожиданно спросил Элери, - у вас не найдется полевого бинокля? Ирландец разинул рот.

- А на кой черт он вам сдался?

- Очень нужен.

Келли ухватил за рукав пробегавшего мимо служителя, и тот мигом слетал за биноклем.

- Ну, что еще ты придумаешь? - хмыкнул инспектор.

Элери пожал плечами и поднес бинокль к глазам. Оркестр заиграл увертюру.

- "Поэт и крестьянин", - заворчал инспектор, - неужто они не знают ничего поновее?

Но Элери молчал, нацелив бинокль на залитую огнями сцену. Наконец отзвучала последняя труба, раздались жидкие аплодисменты и появилось объявление "Прометей и К⁰". Тут даже инспектор перестал ворчать и несколько оживился. Занавес пополз вверх, и на сцене возник Прометей собственной персоной (ибо никто не смог убедить обычно мягкого и податливого Бринкерхофа отказаться от выступления); его огромное тело в телесном трико казалось особенно массивным - он кланялся и расточал улыбки, а рядом с ним стояла высокая женщина с золотыми волосами и ее золотые коронки сверкали в огнях рампы. Она тоже была в телесном трико.

Театральный агент Брегман прислал ему новую партнершу, и эти два дотоле незнакомых человека целый час репетировали свое первое совместное представление - они сплетались в объятиях, отталкивались, взлетали под купол и снова мчались навстречу, простирая друг другу руки. "Представление во что бы то ни стало продолжается". Прометей и золотоволосая женщина проделали сложные серии сальто и эквилибристических прыжков. Оркестр заиграл бойкий мотив. На сцену спустили трапеции. Простые раскачивания. Сальто в воздухе. Грянули тарелки.

Элери опустил бинокль. За кулисами царила тишина, лишь Келли дышал так тяжело, словно долго просидел под водой и теперь вынырнул глотнуть воздуха. Сзади послышались шаги; Элери обернулся. За ним стоял морячок Сэм, облаченный в огромную, не по росту, морскую форму, висящую мешком на его тщедушной фигурке. Лицо морячка обильно покрывал грим. Он бесстрастно смотрел на "Прометея и К⁰".

- Чисто работают, верно? - сказал он тихо.

Ответа не последовало. Элери повернулся к администратору и прошептал:

- Келли, проследите за... - и понизил голос так, чтобы его не слышали ни Сэм, ни инспектор Куин. Келли обалдело вытаращил налитые кровью глаза, но тут же смекнул, в чем дело, и, понимающе кивнув, уставился на вращающихся в вышине акробатов.

Вскоре номер подошел к кощу, оркестр заиграл туш. Прометей отвешивал поклоны и улыбался, его партнерша приседала и скалилась, демонстрируя золотой зуб, потом занавес опустился, и Элери посмотрел на Келли, но администратор покачал головой. На сцене появилось новое объявление: "Морячок Сэм". Оркестр оторвал разухабистый мотив, и крошка Сэм в не по росту огромной морской форме широко ухмыльнулся три раза кряду, словно примерял, какую лучше выбрать "улыбку, набрал воздуха в легкие и проковылял на сцену, но, не дойдя и до середины, растянулся плашмя. Его личико гнома вынырнуло прямо над огнями рампы под аккомпанемент донесшегося из тьмы партера хохота изумленной аудитории. У морячка был отлично отработанный номер. Он нес чепуху, запинался, замолкал и снова принимался болтать, описывая некое фантастическое путешествие, падал, кувыркался, карабкался на воображаемую мачту и снова замолкал, переходя на пантомиму, от которой зал сотрясали громовые раскаты хохота.

- Да он даст сто очков вперед Джимми Бартону^* - так он здорово пьяницу изображает, - вынужден был признать инспектор Куин.

^* (Известный цирковой актер, мастер пантомимы.)

- Куда ему, - проронил сухо Келли.

Морячок Сэм, эффектно загребая руками, "уплыл" со сцены. Он тяжело дышал, с лица его градом тек пот. Отдышавшись, он снова побежал на сцену - поклониться публике. Раздались бурные аплодисменты - морячка вызывали на бис. Он убежал за кулисы. Еще раз вышел кланяться. И опять убежал. На его задорной мордашке было написано упрямство.

- Сэм, - прошипел Келли, - не ломайся, выдай ты им этот номер с веревкой. Не ломайся, Сэм...

- Номер с веревкой? - переспросил Элери.

Морячок провел языком по пересохшим губам. Потом скрючился и на четвереньках выполз на сцену. Зрители приветствовали его бешеными аплодисментами. Он качался из стороны в сторону и пьяно моргал.

- Эй, там! - взвыл он вдруг. - А ну гоните сюда веревку!

Из-за кулис вылетела трехметровая сигара из папье-маше.

Хохот зала.

- Вы что, простых слов не понимаете, - визжал карапуз, подпрыгивая на месте, - веревка мне нужна, веревка.

Из-за кулис выползла черная веревка и змеей обвилась вокруг щуплых плеч морячка. Сэм пытался сорвать веревку, носился за ее просмоленными концами, прыгал не хуже антилопы. Но просмоленные концы ускользали, и, чем больше морячок сражался с веревкой, тем сильнее запутывался в ее черных витках.

Галерка надрывалась от хохота. Да, Сэм знал свое дело; даже кислое лицо Келли прояснилось, а инспектор откровенно смеялся. Однако вскоре номер подошел к концу. Из-за кулис вынырнули служители и утащили морячка - недвижимый сверток, опутанный веревкой. Лицо Сэма под гримом было мертвенно-бледным.

За кулисами он в два счета освободился от пут.

- Молодчина! - хохотнул инспектор, - Лихо сработано!

Сэм что-то буркнул и поплелся в свою уборную. Черная веревка осталась на сцене. Элери окинул ее беглым взглядом и снова стал смотреть на сцену. Оркестр заиграл новую мелодию. Звучный тенор запел песню. Оркестр приглушенно играл "В родных полях". Занавес поднялся, явив залу Текса Кросби.

Высокий и стройный Кросби был выряжен в ковбойский костюм, какой можно увидеть только на сцене. Однако на нем этот наряд не выглядел смешным, даже шестизарядные кольты с перламутровыми рукоятками, торчавшими из кобуры, не казались неуместными. Белое сомбреро с широкими полями бросало тень на худое лицо уроженца запада, он стоял, непринужденно расставив кривые ноги. Да, как ни крути, а Геке Кросби был ковбой что надо.

Он спел несколько песен Дикого Запада, рассказал пару смешных побасенок на своем протяжном техасском говоре, и все это - не выпуская из рук лассо. Казалось, лассо живет своей собственной, отдельной от хозяина жизнью. Лассо взвилось, не успела тощая фигура Кросби показаться из-за занавеса, и ни минуты не оставалось в покое в течение всего номера - и шуток, и рассказов, и даже во время неизбежного прощального "Последнего загона скота".

- Бил Роджерс^* для бедных! - ухмыльнулся Келли, моргая налитыми кровью глазами.

^* (Знаменитый цирковой артист, виртуоз лассо, впоследствии ставший известным актером немого и звукового кино.)

Тут Элери снова поднес к глазам бинокль. Когда техасец отвесил последний поклон, Элери вопросительно посмотрел на администратора. Келли покачал головой.

Великий Горди в сатанинско-черном плаще с красным подбоем появился под грохот грома и сверкание молний. В его шарлатанском облике было нечто впечатляющее. Черные глаза иллюзиониста сверкали, кончики усов трепетали над губой, нос походил на клюв; руки иллюзиониста все время ходили ходуном, а рот практически не закрывался.

Ловко заговаривая зубы публике, иллюзионист отвлекал ее от чудес, что тем временем с неуловимой быстротой творили его руки. В его номерах не было ничего сверхестественного, но техникой своего дела он владел в совершенстве. Горди показал несколько карточных фокусов. Потом проделал трюки с монетами и платками, которые человеку неискушенному могли показаться необъяснимыми. Его вечерний костюм явно таил немало секретов.

Из-за кулис следили за трюками иллюзиониста со все возрастающим напряжением. И вдруг Элери вздрогнул - он увидел, что в кулисах напротив затаился Бринкерхоф, так и не переодевшийся после своего номера. Акробат пожирал глазами иллюзиониста. Но его не интересовали ни быстро мелькающие пальцы, ни стремительные движения одетого в черное тела. Только лицо... Во взгляде Бринкерхофа не было ни ярости, ни злобы, он теперь просто наблюдал.

- Да в чем же тут дело? - подумал Элери. - Хорошо еще, что Горди его не замечает, - решил он, - а то бы он мог и сбиться.

Казалось, номеру иллюзиониста нет конца. Теперь он проделывал фокусы с непонятного вида аппаратом, который вывезли из-за кулис его ассистенты. Зал был весь внимание.

- Отличная работа, - сказал удивленно инспектор. - Да у вас, оказывается, прекрасное обозрение, Келли.

- Перебиваемся как можем, - буркнул Келли. Он тоже, не отрываясь, следил за фокусником.

Внезапно в номере что-то сбилось. Оркестр сбился с темпа. Горди, закончив фокус, поклонился и отбыл за кулисы, где стояли Келли и Элери. Занавес не успели опустить. Оркестр было растерялся, по потом с ходу рванул другой мотив. Дирижер ошалело мотал головой из стороны в сторону, пытаясь дознаться, что же такое стряслось.

- В чем дело? - спросил инспектор.

- Он опустил последний фокус, - рявкнул Келли. - Вы попали в самую точку, мистер Куин.

- Эй, ты, выскочка, - завопил он на фокусника, - давай кончай свой номер, черт бы тебя побрал, пока публика не перестала хлопать!

Горди побледнел, но не обернулся. И так, ничего не ответив, нехотя поплелся на сцену, преследуемый злобным взглядом Бринкерхофа. Тут Горди заметил акробата и вздрогнул.

- Да что тут у вас такое происходит? - встревожился инспектор.

Элери поднес бинокль к глазам.

Из-за кулис выбросили трапецию - стальной прут, подвешенный на двух тонких тросах. Вслед за трапецией на сцену откуда-то сверху кинули гладкую желтую веревку, по виду совершенно новую. Зал затаил дыхание. Оркестр умолк.

Горди медленными, рассчитанными движениями поднял веревку и, повернувшись к публике спиной, произвел с ней какие-то манипуляции. Затем обратился к публике лицом и поднял левую руку над головой. Вокруг его левой кисти был обвязан огромный узел. Горди поднял другой конец веревки, подпрыгнул, ухватился за трапецию, остановил ее на уровне груди и снова повернулся спиной к публике. Эффектно отстранившись, он показал публике, что другой конец веревки привязан таким же узлом к пруту трапеции. Подняв правую руку, Горди дал сигнал оркестру, и барабанщик раскатился долгой дробью. Трапеция поползла вверх, и оказалось, что в веревке нет и полутора метров. Трапеция вздымалась вверх, а вместе с ней поднималось на веревке и гибкое тело Горди. Когда ноги иллюзиониста оторвались на полметра от пола, трапеция остановилась.

Элери не отрывал глаз от мощного бинокля. Из-за других кулис за иллюзионистом следил Бринкерхоф.

Горди дрыгал ногами, брыкался, показывая, как надежно держат его узлы: даже вес тела не может их развязать, а только туже затягивает.

- Отличный фокус, - пробормотал Келли, - мы даем на секунду затемнение, через пять секунд снова включаем свет - и он уже на сцене, а веревка валяется на полу.

Горди приглушенно крикнул:

- Готов!

- Живо занавес, - сказал Элери.

Келли со всех ног бросился выполнять приказание. Занавес, с минуту покачавшись, упал. Зал онемел, но потом зрители решили, что этого требуют условия фокуса. Горди корчился, изо всех сил пытаясь дотянуться до трапеции свободной рукой.

- Опустите трапецию, - взревел Элери; он выскочил на авансцену и замахал руками. - Опускайте трапецию! Горди, не двигайтесь!

Трапеция с глухим стуком опустилась. Горди растянулся на полу, хватая воздух ртом. Элери кинулся к нему, на ходу открывая нож. Подскочив к иллюзионисту, он одним махом разрубил канат. Канат распался.

- Вставайте, - сказал Элери, переводя дух. - Я хочу посмотреть на узел, Горди.

Но силы оставили иллюзиониста, и он так и остался лежать на полу. Вокруг него столпились актеры. Здесь был Бринкерхоф, грозно поигрывающий мускулатурой, Кросби, морячок Сэм, сержант Вели, Брегман, Келли... Наконец Горди смог сесть, но он все еще хватал ртом воздух, а в глазах его застыл страх.

Инспектор внимательно осмотрел узел, прикреплявший канат к трапеции. Затем не спеша вынул из кармана обрывок веревки, на которой повесили Майру Бринкерхоф, и сравнил два узла. Они ничем не отличались друг от друга.

- Ну что ж, Горди, - устало сказал инспектор. - Похоже, что вам каюк. Давайте вставайте. Я арестую вас по обвинению в убийстве, и все, что бы вы ни сказали...

Но он не успел закончить фразы - Бринкерхоф, могучий Прометей, кинулся на иллюзиониста. Келли, техасец и сержант Вели втроем еле оторвали акробата от Горди.

Посиневший Горди схватился за горло.

- Это не я, говорю вам, это не я. Я не виновен! Да, мы были... Я любил ее. Но для чего мне было ее убивать? Это не я. Бога ради...

- Schwein, - рычал Прометей.

Вели схватил Горди за шиворот. Но тут Элери лениво протянул:

- Мои подозрения оправдались. Примите мои извинения, мистер Горди. Ну конечно же, вы не убивали ее.

За тяжелым занавесом послышались голоса. Это пустили короткометражку.

- Не убивал? - пробормотал Бринкерхоф.

- А как же узлы? - сказал озадаченный инспектор.

- Вот именно, что узлы. - Элери задумчиво потер стекла пенсне. - Я хочу задать вам один вопрос: почему Майру Бринкерхоф повесили? Почему Майру повесили, а не убили четырьмя другими способами, что было бы гораздо проще и сподручнее? Объясняю: если убийца выбрал самый неудобный, сложный и окольный способ, - значит, способ этот он выбрал намеренно.

У Горди отвалилась челюсть.

- Но почему же, - продолжал Элери, - почему он выбрал именно повешение? Очевидно, потому, что повешение давало какие-то преимущества, каких не давал ни один из четырех других способов. Итак, давайте придумаем, в чем же заключаются эти преимущества, которых не дает ни пистолет, ни нож, ни газ, ни удар молотком? Или, иначе говоря, чем повешение отличается от всех этих методов? Только одним. Для него нужна веревка.

- И все-таки никак не возьму в толк... - нахмурился инспектор.

- Однако тут все яснее ясного, отец. Очевидно, убийце для каких-то его целей нужна была веревка, и именно поэтому он и предпочел повешение. Что же особенного в этой вот веревке, в веревке, на которой повесили Майру Бринкерхоф? Только одно - узел, которым она за вязана, - оригинальный узел, настолько оригинальный, что даже эксперт никогда не видел подобного. А значит, по этому узлу можно опознать преступника, ибо оставить такой узел - все равно что оставить отпечатки пальцев. Ну и чей же это оказывается узел? Иллюзиониста Горди. И, как я сильно подозреваю, кроме него самого, узел этот никому не известен.

- Ничего не понимаю! - завопил Горди. - Я сам разработал этот узел и никому его не показывал... - Тут он закусил губу и запнулся.

- Вот именно, - протянул Элери. - Так вот, если б мистер Горди хотел убить Майру Бринкерхоф, неужели он выбрал бы повешение? Ведь этот способ бросает подозрение на него и только на него одного. Разумеется, нет, если он не совсем уж глуп. Но предположим, что он машинально завязал веревку привычным для него узлом. Такие вещи случаются. Но и в этом случае спросим себя, с какой стати Горди вешать Майру вместо того, чтобы выбрать один из четырех других имеющихся в его распоряжении способов, - сказал Элери и хлопнул иллюзиониста по спине. - А ответ тут один: убийца повесил Майру да еще затянул веревку личным узлом Горди для того, чтобы обвинить его в преступлении, которого Горди не совершал. Так что примите наши извинения, Горди.

- Но ведь он сам говорит, что никто, кроме него, не знает этого проклятого узла, - зарычал инспектор. - И если ты прав, Элери, значит, убийца разучил его тайком.

- Вполне вероятно - пробормотал Элери. - Ваши соображения, signor?

Иллюзионист медленно поднялся на ноги и отряхнул костюм. Бринкерхоф, разинув рот, тупо глядел то на него, то на Элери.

- Не знаю, - сказал бледный как полотно Горди. - Мне казалось, что мой узел никому не известен. Даже моим ассистентам. Но мы разъезжаем вместе уже не первую неделю. И, наверное, если б кому-нибудь очень понадобилось...

Назавтра Элери сидел в конторе инспектора Куина и говорил:

- Скажу как на духу: я и сам не знаю, где тут зарыта собака. Я уверен только в одном: Горди невиновен. Убийца хорошо знал, что всем бросится в глаза этот особый узел Горди. Что же касается мотивов...

- Послушай, - огрызнулся инспектор, потеряв терпение. - Я не хуже тебя могу понять, что к чему. У них у всех были мотивы. Эта дамочка дала отставку Кросби, Горди с ней... А ты знаешь, что и морячок Сэм последние две недели ухлестывал за Майрой? Из кожи вон лез, чтобы ее заполучить. Келли тоже с ней путался, когда она в прошлый раз выступала в "Метрополе".

Дверь отворилась, и в комнату ворвался раздраженный доктор Праути, судебный врач. Он плюхнулся в кресло и закинул ноги на стол инспектора.

- Ну, кто из вас быстрее отгадает, какую я вам принес новость? - кисло сказал старик. - У меня для вас сюрприз, джентльмены, но не стану скрывать, я и сам был удивлен. Дамочку-то ведь не повесили.

- Что? - закричали в один голос Куины.

- А то. Когда ее вздернули, она уже была мертва.

- Будь я проклят, - сказал Элери. - Праути, - обратился он к врачу, - бога ради, перестаньте давить нас своим превосходством. Говорите, чем ее убили? Пистолетом, газом, ножом, молотком?

- Пальцами.

- Пальцами?

Доктор Праути пожал плечами:

- В этом нет никаких сомнений. Сняв с ее хорошенькой шейки грязную петлю, я обнаружил на коже отчетливые отпечатки пальцев. Веревка, конечное дело, была затянута туго, но следы пальцев, джентльмены, все равно не скроешь. Дамочку задушили и притом, заметьте, мужскими руками, а затем уж вздернули. Но почему - этого я не знаю.

- Странно, странно, - пробормотал инспектор, покусывая ус.

- Но это еще не самое странное, - протянул доктор Праути. - Вам, ребята, довелось видеть немало удавленников на своем веку. Так вот, скажите мне, как обычно идут в таких случаях отпечатки пальцев?

Элери нахмурился:

- Хотел бы я знать, к чему вы клоните... А-а! - Его серые глаза сверкнули... - Нет-нет, не подсказывайте, я сам... Значит, так - большие пальцы тянутся к подбородку, остальные вверх к ушам.

- Башковитый парень. Ну вот, а в этом случае - наоборот. Все следы идут вниз.

Элери надолго замолк, уставясь на стену. Потом ухватил флегматичного Праути за руку и бешено ее затряс.

- Эврика! Праути, вы просто посланы богом в ответ на молитву моего логического ума! Отец, пошли.

- Что еще такое? - скривился инспектор. - Слишком ты прыток для меня. Куда пошли?

- В "Метрополь". Если мои часы не врут, - торопился Элери, - мы как раз поспеем на следующее представление. И я на месте наглядно объясню вам, почему наш убийца не только не захотел отправить малютку Майру к праотцам при помощи пистолета, ножа, газа или молотка, но и не захотел повесить ее.

Часы Элери, однако, врали. В "Метрополь" они ворвались в полдень, когда на экране уже показывали короткометражку, и сразу же помчались за кулисы.

- Нам нужен Келли или старикашка Перк, сторож. - бормотал себе под нос Элери, подталкивая отца по темному проходу. - Я хочу задать один, всего один вопрос...

Полицейский впустил их за кулисы. Там было пусто. Тренировались только Бринкерхоф и его новая партнерша. Могучий Бринкерхоф висел в воздухе, уцепившись ногами за трапецию, во рту он сжимал резиновый мундштук; под ним, зажав во рту другой конец мундштука, вертелась как волчок статная блондинка.

Элери сказал невесть откуда вынырнувшему Келли:

- Вот и вы! А где остальные?

Келли был, как всегда, пьян. Раскачиваясь из стороны в сторону, он загадочно ответил:

- Как же, как же!

- Соберите всю шайку в уборной Майры. У нас есть еще немного времени. Да, отец, мне не нужен этот вопрос. Я и так догадался...

Инспектор всплеснул руками.

Когда все приглашенные собрались в уборной покойницы, Элери прислонился к туалетному столику, окинул взглядом трубу огнетушителя и сказал:

- Будет лучше, если убийца признается сам... Потому что я знаю, кто убил Майру Бринкерхоф.

- Знаете, кто убил? - хрипло переспросил Бринкерхоф, но тут же замолк и тупым взглядом обвел присутствующих. Все молчали. Элери вздохнул.

- Вчера я спросил вас: почему Майру Бринкерхоф повесили, а не убили одним из четырех других, более удобных способов? Я доказал невиновность мистера Горди, объяснив, что убийца прибегнул к повешению, так как оно давало ему возможность использовать веревку - и соответственно - неповторимый узел Горди, но при этом я допустил одно серьезное упущение: ведь если находишь труп женщины, умершей от удушья, с веревкой вокруг шеи, естественно, предполагаешь, что ее повесили. И я просто-напросто упустил из виду, что повешение не только позволяет использовать веревку, но и дает возможность закрыть шею жертвы. Но зачем убийце понадобилось закрывать шею Майры веревкой? А вот зачем: веревка далеко не единственный способ удушить жертву; жертву можно удавить и пальцами, но от этого остаются следы, а душитель не хотел, чтобы полиция заметила эти следы на шее Майры. И он подумал, что тугие витки веревки не только закроют следы пальцев, но и уничтожат их - по чистому невежеству, разумеется, так как подобные следы уничтожить невозможно. Но он в это верил, и вот почему он, удушив Майру, повесил ее. Это было главным. А второй причиной, и только второй, было желание бросить подозрение на Горди, завязав веревку его неповторимым узлом.

- Да ты, Элери, спятил, - завопил инспектор. - Предположим, он задушил эту женщину. Но следы пальцев на шее никак не могут его выдать. Их нельзя сопоставить...

- Это так, - согласился Элери, - но зато можно заметить, как необычно расположены следы пальцев. А они идут не вверх, а вниз.

Присутствующие продолжали хранить молчание.

- Дело в том, джентльмены, - твердо продолжал Элери, - что Майру задушили, когда она висела вниз головой. А при каких условиях это было возможно? Только при двух: или, когда ее душили, она висела над убийцей вниз головой, или...

- Ja, -сказал Бринкерхоф, -ja^*. Это сделал я.

^* (Да, да (нем.).)

Он повторял эту фразу безостановочно, как патефон, у которого заело иголку.

Бринкерхоф, сверкнув глазами, шагнул к Горди.

- Я вчера сказал Майре: "Майра, мы сегодня путем репетировать новый номер". А после второго представления я вижу, как Майра и этот Schweinhund^* целуются за декорациями. Я слышу их разговор. Она меня натувала. Я все решать. Я упью ее, когта мы путем репетировать. Вот я ее и упил. - Гигант закрыл лицо руками. - А потом я вижу слеты пальцев на ее горле. Они идут вниз. Я знаю - так нельзя. Я перу веревка и закрываю слеты. Потом завязываю веревка узлом этой Schweinhund и вешаю ее.

^* (Свинья собачьи (нем.).)

- Тут все ясно, как апельсин, - объяснил Элери, - одно из двух: или женщина должна висеть над убийцей вниз головой, или убийца должен висеть над ней вниз головой. А значит, убийцей мог быть только акробат. И тут я вспомнил: Бринкерхоф мне говорил, что они остались репетировать новый номер... - Он замолк и задумчиво закурил.

- Жаль мне Бринкерхофа, - сказал инспектор, - а она, по-моему, получила по заслугам.

- Моральные аспекты преступления, - сказал Элери, - меня нисколько не интересуют. Просто я вне себя от злости.

- От злости? Почему?

- Да потому, что наши приятели-газетчики начисто лишены воображения.

- Все шутки шутишь, - сказал инспектор, смиренно вздохнув. - Ладно, валяй объясняй, в чем тут шутка. Не томи старика.

Элери ухмыльнулся.

- Ни одному из газетчиков не пришел в голову самый подходящий, можно сказать, единственно возможный заголовок. Они просто-напросто позабыли, что одного из циркачей зовут Горди. Это надо же - Горди. Такого и нарочно не придумаешь.

- Ну и что же? - наморщил лоб инспектор.

- О господи! Да как они могли упустить случай сравнить меня с Александром и назвать статью "Как был разрублен Гордиев узел".