Абраам Вальделомар. "Полет кондора" (Перевод с испанского Э. Брагинской)

В тот день я вернулся домой поздно и не знал, что придумать, чтобы мне не попало. Из школы нас отпустили, как всегда, в четыре, но по пути я застрял на пристани, где собралось много народу. Я сунулся в толпу, которая разглядывала людей, сошедших с парохода. Оказалось, что к нам приехали цирковые артисты.

- Посмотрите, какой силач! - ахнул кто-то рядом со мной, кивая на невысокого человека со скуластым, тяжелым лицом, который о чем-то спорил с таможенниками.

- А тот - дрессировщик! - И показывали на мрачного типа с заостренными бакенбардами, в кепочке, гамашах, который слегка раскачивался на ходу.

Возле него шла красивая дама в шляпке с лиловой вуалью. Она несла большой чемодан и вела на поводке маленькую собачку.

- А это - клоун! - заметил кто-то из зрителей. Высокий молодой человек хмуро поглядел на него.

- До чего серьезный!

- А они только на арене веселые...

У клоуна были живые глаза, вздернутый нос и ладные руки.

Я увидел всех артистов и среди них белокурую, улыбающуюся девочку с красивыми темными глазами на удивительно белом лице. Девочку держал за руку высокий, насупленный старик. Вместе с другими я проводил артистов до площади, где стоял вагон конки, и вот они уже исчезли, заслоненные большой, шумной, взбудораженной толпой.

И подумать, как мне повезло! Я увидел цирковых артистов! Теперь можно рассказать всем о том, какие они, кто что говорил... У самого дома я спохватился, что уже стемнело. Было совсем поздно. Наверно, все поужинали. Что теперь сказать?

Внезапно мне на плечо легла чья-то рука, прервав мои невеселые мысли.

- Ну? Где ты пропадал?

Это был мой брат Анфилокий, и я решительно не знал, что ему ответить.

- Нигде! - процедил я с деланным равнодушием. - Нас поздно отпустили из школы.

- Ничего подобного! Альфредито пришел домой в четверть пятого.

- Ну, я погиб! Альфредито - это сын дона Энрике, нашего соседа. Его, наверно, спросили про меня, и он, это уж точно, сказал, что мы вместе с ним вышли из школы. Делать нечего... А дома меня встретили молчанием. Мой брат и моя сестра не смели и рта раскрыть. К счастью, отца не было дома. Когда я подбежал к маме, чтобы поцеловать ее, она подставила мне щеку совсем не так, как обычно, и холодно сказала:

- Ну-ну, молодой человек... разве в такое время приходят домой?

Я - ни слова. А мать добавила:

- Хорош, нечего сказать!

Я юркнул к себе в комнату, присел на кровать и задумался, опустив голову. Никогда мне не случалось приходить домой в такой поздний час. Уловив легкий шум, я поднял глаза и увидел свою сестренку. Она робко подошла к кровати и потянула меня за руку.

- Слушай, - сказала моя сестра, отводя глаза в сторону, - иди поешь.

У меня как-то сразу отлегло от сердца. Вот кто мой верный и преданный друг! Если что-нибудь со мной случалось, никто не переживал за меня так, как моя сестра.

- А вы уже поужинали?

- Давным-давно. Мы идем спать... и фонарь скоро уберут.

- А что про меня говорили?

- Да ничего... Только вот мама не хотела ужинать.

Я не пошел в столовую, и сестренка тайком от всех принесла мне хлеб, банан и печенье, которое ей подарили.

- Давай ешь, не глупи. Ничего тебе не будет... Но если ты снова такое устроишь...

- Мне не хочется есть.

- Да... а где же ты был?

Тут я сразу вспомнил об артистах, которые приехали в наш город, и меня охватила такая радость, что я, забыв о всех неприятностях, стал рассказывать сестренке о том, что мне посчастливилось увидеть на пристани. Ведь это же был настоящий цирк!

- Сколько гимнастов, не представляешь! - говорил я. - У акробата такие сильные руки... Дрессировщик - он, правда, совсем некрасивый, но зато видно, что смелый... У него очень серьезное лицо. Потом медведь! Он сидел в железной клетке и, просунув нос наружу, принюхивался ко всему... А какой клоун, только совсем невеселый! В общем, много артистов. А гимнастов - не сосчитать. Еще я видел белого коня и обезьянку в красной курточке, ее на цепочке вели... Этот цирк - просто чудо!

- Когда же они выступают?

- В субботу.

Я было снова начал рассказывать, что и как, но тут появилась служанка.

- Деточка, пора спать!

Моя сестра ушла. Из соседней комнаты донесся голос матери, которая ее искала. Я остался совершенно один со своими мыслями о цирке и о том, что меня теперь непременно накажут.

Я решил, что все уже спят, но вдруг в комнату вошла моя мать. Она села возле меня и сразу же сказала, что я поступил очень плохо. Но она не очень сердилась, и от этого мне стало совсем стыдно. Мама сказала, что я заставил ее переволноваться, что я ее не люблю и что она все равно ничего не расскажет папе... Тут уж я не выдержал и заплакал в голос.

А мама поцеловала меня в лоб, и я был на верху блаженства. Подумать, ведь она меня простила и не стала даже наказывать!

Едва я остался один, как снова послышался шум шагов. Ко мне босиком прибежала сестренка. Она подлетела к кровати, бросила что-то на одеяло и тут же удрала, успев шепнуть на бегу:

- Это тебе в подарок - два сентаво и волчок!

Мне приснился цирк. Я как наяву видел всех цирковых артистов. И всех зверей. Я видел клоуна, медведя, обезьянку, белого коня и еще белокурую худенькую девочку с черными глазами, которые мне улыбались. Наверно, она очень добрая, эта молчаливая и тоненькая, как тростинка, девочка... Артисты то собирались все вместе, то расходились. Медведь танцевал, клоун выделывал всякие фокусы, человек с мускулистыми руками вертелся на турнике, по арене на белом коне скакала красивая женщина. Но во сне все как-то спуталось, и мне запомнился лишь образ незнакомой девочки с грустным и ласковым взглядом тихих глаз.

Наступил субботний день. Во время обеда мы только и говорили что о цирке. Все наперебой расхваливали ловкого акробата... А обезьянка просто потрясающая! И такого клоуна, как "Конфитито", никто еще не видел... Медведь необыкновенно умный... И вообще все сегодня вечером пойдут в цирк.

Отец сдержанно улыбался, стараясь сохранять серьезность. Но в конце обеда он не спеша вынул из кармана конверт.

- Билеты! - ахнули в один голос брат и сестра.

- Да, билеты. Только спокойнее...

- Билеты! - закричал я.

Конверт был уже в руках у моей матери. Отец встал из-за стола, и мы, позабыв обо всем на свете, повскакали со своих мест и окружили мать.

- Покажи! Покажи!

- Ну-ка тише! А то ничего не получите.

Мы вернулись на свои места. Конверт наконец открыли, и внутри - о радость! - лежали лиловые билеты. Билеты на цирковое представление и программа. Какая программа! Слова напечатаны большими буквами и вдобавок - цветные портреты всех артистов. Мой брат прочел все, что там было, вслух все от начала до конца. Ну просто чудо из чудес!

Прославленный акробат-тяжеловес Кендаль, каучуковый человек, знаменитый дрессировщик мистер Глэндис, красавица амазонка мисс Блатнер и ее белый конь-математик, остроумнейший клоун "Конфитито" - король клоунады Тихоокеанского побережья. И единственный в мире, неповторимый номер "Полет кондора" в исполнении самой молодой артистки - мисс Орхидеи.

У меня дрогнуло сердце. Конечно, эта девочка и есть мисс Орхидея. Но неужели она, такая хрупкая и беззащитная, способна совершать чудеса?

Мой старший брат и сестра чуть ли не прыгали от радости, а я, задумавшись, спустился в сад и оттуда ушел в школу. В тот вечер никто не услышал от меня ни единого слова.

В четыре часа в школе кончились занятия, и через пятнадцать минут я уже был дома. Я старательно складывал книги, как вдруг послышался топот ног, и мимо меня к двери пронеслись брат с сестрой.

- Артисты! Артисты!

- Абрахам! Абрахам! - звала меня сестренка. - Иди смотреть гимнастов!

Втроем мы выбежали из дома. По улице к нам навстречу двигалась толпа, впереди которой шли музыканты. Вскоре они поравнялись с нашим домом. Барабанщик отчаянно бил в барабан, сверкали витые медные трубы. Высокий мужчина в красном камзоле и в шляпе с перьями вел за уздечку разряженного коня, на котором красовалась мисс Блатнер. У нее была очень тонкая талия, розовое трико и полные обнаженные руки. На другом коне, играя мускулами, проехал Кендаль, в ярком цирковом костюме. А на третьем коне сидела мисс Орхидея - непостижимо красивая девочка с грустной улыбкой.

Потом появилась обезьянка в затейливой курточке, молодой человек верхом на ослике и, наконец, "Конфитито" в окружении мальчишек, которые били в ладоши в такт музыке.

На углу улицы процессия остановилась и "Конфитито" запел веселый куплет:

"С бутоньерками в петлицах 
нынче ходит молодежь, 
а в карманах свищет ветер, 
и гроша там не найдешь!"

Последние слова песенки утонули в гуле возбужденной толпы. Клоун низко склонил свою бритую голову и долго размахивал колпаком, приветствуя публику. Но вот барабан снова позвал в путь. Вскоре процессия свернула к железнодорожной линии, рядом с которой лежала дорога в город. Растянутое облако пыли долго плыло над ними, а потом разноцветный и шумный караван скрылся из виду за тополями, которые поднимались вдоль селитряного шоссе.

Брат и сестра едва притронулись к еде. Время тянулось еле-еле, и наконец настал долгожданный миг, когда надо было идти в цирк. Мы оделись - папа был в своем парадном костюме от "Карлоса Альберто" - и, простившись с мамой, вышли на улицу. Добравшись до площади, где ходит конка, мы подошли к вагону, откуда раздавайся звон колокольчика. Как только мы поднялись наверх, послышался свисток, затем хлопанье хлыста, и мулы потянули вагон по улице.

Цирк находился в самом центре городка на одной из узких улочек. В дверях цирка, освещенных огромными керосиновыми лампами, толпились люди. У входа прямо на тротуаре были расставлены столики с навесами, а на этих столиках переливались радугой стаканы, наполненные чичей из арахиса, желтели стручки сладкого гороха, лоснилась свиная колбаса, нашпигованная перцем... Куски маринованной рыбы лежали на огромных блюдах вместе с моченным в уксусе луком; рядом краснели вареные креветки и возвышались лиловыми горками спелые маслины. Продавцы на все лады расхваливали ароматную водку - "писко".

Мы прошли по узкому мощеному коридорчику, где теснилось много народу, и в конце концов очутились в дверях огромного шатра, откуда доносились смех, топанье ног и крики. Едва нас проводили на наши места, как прозвенел колокольчик.

- Второй! - закричали в толпе и начали аплодировать.

Цирк был переполнен. Публика усаживалась в рядах, образовывавших огромный ступенчатый круг, а внизу, там, где был партер, отделанный цоколем под парусиной, находились ложи, в одной из которых сидели мы с отцом. Прямо перед нами была площадка, арена, где должны были совершаться все чудеса, объявленные в программе.

Прозвенел долгий звонок.

- Третий!!! Браво, браво!!

Представление начал оркестр цирка. Под звуки увертюры на арену вышли все артисты. Они выстроились в два ряда и в такт музыке приветствовали собравшуюся публику. В самом центре улыбалась мисс Орхидея, необыкновенно прекрасная, похожая на статуэтку, в светлом трико и красных туфельках.

А вот и гимнаст, статный, мускулистый, с густыми, лихо закрученными черными усами. Неведомо откуда появился высокий турник. Гимнаст достал из потайного кармашка носовой платок, взлетел к брусьям, перекрутился несколько раз, застыл в немыслимой позе, потом повис вниз головой, уцепившись ногами за брусья. Потом, ловко изогнувшись, он лег животом на перекладину и завертелся вокруг нее с головокружительной быстротой. Под конец гимнаст исполнил захватывающее дух сальто-мортале и красиво опустился на ковер, расстеленный посредине арены. Аплодисменты долго не утихали. Все номера шли по порядку, объявленному в программе. Мисс Блатнер несколько раз пронеслась по кругу на белом коне, который показал свои математические способности: он копытом простучал до десяти, а когда наездница спросила его, правда ли, что дважды два - пять, отрицательно замотал головой. Мистер Глэндис вывел степенного медведя, который плясал, хитро поглядывая на своего хозяина. Обезьянка выделывала уморительные пируэты; клоун бил самого себя, на потеху публике, и, наконец, после второго антракта мы услышали:

- "Полет кондора"!

У меня все перевернулось внутри. Два человека в красных, расшитых куртках вынесли высоченные помосты, которые чуть ли не упирались в брезентовый купол, где тихонько покачивались две трапеции. Зазвенел пронзительный звонок, и в сопровождении двух артистов на арену вышла мисс Орхидея. Тихо улыбнувшись, она поклонилась зрителям и взялась за веревку. Один из молодых людей в красной куртке стал натягивать другой конец веревки, и вскоре маленькая артистка очутилась на высоком помосте. Снизу казалось, что на выступ крыши опустилась ласточка.

Мисс Орхидея должна была попасть на трапецию, которая висела под самым куполом, поймать на лету другую трапецию и с ее помощью долететь до противоположного помоста.

Прозвучал отрывистый мужской голос, девочка прыгнула с помоста и схватилась за трапецию, навстречу которой рванулась вторая трапеция... Музыка смолкла, и тишину нарушала лишь грозная непрерывная дробь одинокого барабана. До чего было жутко! Какое мучительное чувство ожидания! Я бы отдал все на свете, чтобы эта печальная белокурая девчонка не летала под куполом цирка! А между тем она с непостижимым хладнокровием исполняла этот опаснейший номер... Зрители словно приросли к своим местам и с замиранием сердца смотрели на бесстрашную гимнастку. Когда мисс Орхидея встала на второй помост и с уверенностью победителя приветствовала публику, в зале грянули аплодисменты. Это была настоящая овация.

Девочка уже стояла на арене, а аплодисменты не утихали. И она, в знак благодарности, стала выполнять сложнейшие акробатические прыжки, изгибалась дугой, вертелась волчком... Распущенные волосы маленькой артистки отливали золотым пламенем, и казалось, что на арене движется какое-то сказочное существо.

Аплодисменты нарастали. И тогда тот самый старик, что вел ее за руку на пристани, сказал что-то людям в красных куртках. Номер решили повторить.

Зал рукоплескал. Мисс Орхидея, бедняжка, подчинилась этому насупленному старику почти автоматически, бессознательно. Она снова поднялась на помост. Снова прозвучал отрывистый мужской голос. В зале была туго натянутая тишина, и я, впившись глазами в девочку, молил бога, чтобы все обошлось благополучно. Старик хлопнул в ладоши - и мисс Орхидея бросилась вниз... Никто не понял, как это случилось. То ли она не вовремя спрыгнула с помоста, то ли неловко ухватилась за трапецию, замешкавшись на секунду... Она закричала вдруг страшным, захлебывающимся криком и упала, словно подбитая в полете птица, на сетку, которая спасла ее от верной гибели. Все в зале услышали сухой и короткий звук.

Девочку сняли с сетки. Она все время прикладывала платок ко рту, и я увидел, как он окрашивается алой кровью. Потом ее взяли на руки, и она исчезла за спинами людей под крики взбудораженной толпы.

Папа тут же увел нас из цирка. Мы скоро дошли до вагона конки, поднялись наверх, и я, подавленный, молча вслушивался в то, о чем говорили вокруг меня. Во мне медленно закипала злоба. В тот день я впервые понял, что на свете бывают очень плохие люди.

Прошло несколько дней. Я все время думал о маленькой артистке, вспоминая, какой она была, когда появилась на арене. Бледная, улыбающаяся, в красивом трико. Я видел ее лежащей на сетке, видел платок, пропитанный кровью. Где же теперь мисс Орхидея? В цирке по-прежнему идут представления, но мой отец наотрез отказался сводить нас туда еще раз. Я знал, что в программе нет "Полета кондора".

В следующую субботу, когда я, вернувшись из школы, играл в саду вместе с сестренкой, послышались звуки веселого марша.

- Цирк! Акробаты!

Мы опрометью бросились на улицу. А вдруг среди артистов будет мисс Орхидея?!

С каким нетерпением Я вглядывался в приближавшуюся процессию. Прошел барабанщик, отбивая на своем огромном барабане четкую дробь, прошли музыканты с медными трубами, со сверкающими тарелками, за ними - силач-акробат, а потом конь мисс Орхидеи, один, без седока, с черной лентой на голове. Я увидел всех артистов и неугомонную обезьянку, которая все так же бессмысленно гримасничала...

Где же мисс Орхидея?

Мне не хотелось больше смотреть. Я заперся у себя в комнате и, толком не понимая что к чему, плакал.

Несколько дней спустя я шел в школу берегом моря мимо домиков, которые стояли так близко у воды, что брызги волн нет-нет да и падали дождем на деревянные террасы. Возле одного из таких домиков я присел отдохнуть и стал смотреть на пристань, которая осталась слева. Неожиданно за моей спиной раздались голоса, и, когда я обернулся назад, у меня все похолодело внутри. На террасе в глубоком кресле сидела бледная тоненькая девочка и всматривалась в море. Нет, я не ошибся - это была мисс Орхидея. Она сидела неподвижно, кутаясь в зеленое одеяло.

Я смотрел на нее неотрывно, пока девочка не ответила мне ласковым взглядом. Конечно, она больна, больна тяжело! Вечером я возвращался тем же путем. Девочка по-прежнему сидела в кресле. Совсем одна. Наши глаза встретились, и она мне улыбнулась. Вот если бы подойти к ней, утешить ее! На следующий день я снова пришел и на другой - тоже. Я приходил восемь дней подряд, и мы, по-моему, подружились. Я стоял у террасы, мы молча улыбались друг другу, и так шли часы за часами. На девятый день девочки на террасе не было. У меня упало сердце. Я уже слышал разговоры о том, что цирк закрыт, что артисты собираются уезжать, и вспомнил, что в тот день уходил пароход. Было одиннадцать часов. Я пролетел по улицам, миновал таможню и, выбежав на пристань, сразу увидел артистов цирка с чемоданами и свертками. Девочки нигде не было. Я кинулся к причалу. Вскоре появились другие артисты в сопровождении шумной толпы. Ватага мальчишек вилась вокруг обезьянки и клоуна. А между мисс Блатнер и Кендалем, держа обоих под руки, медленно, шаг за шагом шла маленькая артистка. И кашляла, кашляла не переставая.

Я протиснулся вперед, чтобы увидеть, как она спустится в лодку, прикрепленную к причалу. Девочка искала кого-то глазами, потом увидела меня и, улыбнувшись, сказала:

- Прощайте!

- Прощайте!

Мистер Кендаль на руках перенес девочку в лодку, покачивавшуюся на воде. Потом лодка отделилась от замшелых досок причала. И мисс Орхидея все время смотрела на меня влажными и грустными глазами. Она тихонько махала мне платком, а я ей - рукой, и так шла минута за минутой. Вскоре можно было различить лишь белый платок, который трепетал на ветру, как сломанное крыло, как умирающая птица. А потом он пропал из виду, и вдали замелькала маленькая лодка, которая внезапно скрылась за пароходом...

Я пошел домой, а в пять часов вечера, возвращаясь из школы, поднялся на террасу пустого дома, туда, где сидела моя маленькая артистка. На горизонте виднелся пароход с гривкой дыма, который растекался темными пятнами но алому закатному небу.