США и Канада

Во многих странах прошли уже гастроли советского цирка - его видела почти вся Европа, японцы и зрители южноамериканского континента, но в Соединенные Штаты Америки его приглашать не торопились. Впрочем, это не совсем точно. Сол Юрок, успешно проводивший гастроли балета Большого театра, еще в 1960 году заводил разговоры о том, чтобы организовать гастроли нашего цирка в США, хотя сам он, по его признанию,ничего не понимает в этом специфическом деле. И через некоторое время он понял, что ему вряд ли удастся устроить эти гастроли, так как и госдепартамент и хозяева крупных цирков были против приезда русских артистов. Их популярность в мире стала слишком велика, и они были бы серьезными конкурентами для американских цирков. С другой стороны, как зрелище демократическое, советский цирк привлекает много симпатий, что в то время - время очень натянутых отношений между нашими странами - было для людей, стоящих у власти, нежелательным. Копенгагенский цирковой журнал «Эхо» в № 220 за 1960 год писал: «Как сообщает бюллетень «Бильбо ард», известный импресарио Сол Юрок вряд ли привезет Московский цирк в Нью-Йорк, так как цирк братьев Ринглинг и Бейлей вновь заключил контракт с «Мэдисон-сквер гарден» в Нью-Йорке и согласно этому контракту никакой другой цирк, кроме цирка Ринглинга, не может давать там свои представления. По подобным причинам другое агентство запланировало гастроли китайского цирка с Формозы в большом парке развлечений «Пэлисейд», расположенном рядом с Нью-Йорком».

Однако Юрок, отказавшись добиваться разрешения сам, рекомендовал нам владельца нескольких американских ансамблей «Холидей он айс», энергичного и деятельного человека, с симпатией относящегося к Советскому Союзу,- мистера Мориса Чалфена. Дело Чалфена было поставлено с большим размахом. Он владел пятью коллективами ледяного шоу. В каждой стране у него имелись свои уполномоченные, со многими странами были заключены контракты. И в 1961 году Чалфен приехал в Советский Союз подписать контракт о проведении гастролей «Холидей он айс». Успешно завершив переговоры, он выразил желание встретиться с представителями цирка, чтобы выяснить возможности организации цирковых гастролей. Мы встретились.

- Хочу провезти советский цирк по городам Америки, - сказал он мне, и сказал так уверенно и энергично, что я сразу поверил: это ему по плечу. Оп был в это время уже не молод, но производил впечатление человека энергичного, полного сил.

- Правда,- продолжал он,- у меня нет ни своих залов, ни шапито и я не очень хорошо знаю, что такое хозяйство цирка. Но я могу арендовать любой зал в Америке.

Когда же наступил срок отправляться на переговоры в США, стало ясно, что визу мне не дадут. Но как раз в те же дни мы получили предложение о проведении гастролей советского цирка в Канаде. И я вылетел в Канаду. В это время в Канаде работали три американских цирка, и я имел возможность посмотреть их, чтобы отобрать номера для гастролей в СССР. В Канаду приехал и Чалфен - несмотря ни на какие запреты, мы не теряли надежды провести обменные гастроли советского и американского цирков, и по некоторым сведениям, сообщенным Чалфеном, эти гастроли могли состояться в 1963 году.

Мы посмотрели с ним программу самого крупного американского цирка — Бр. Ринглинг, Барнум Бейлей» и отобрали пятнадцать номеров. И я сказал тогда ему, что некоторые порядки американских цирков нас никак не устраивают и надо будет подумать, как их изменить. Особенно это относится к атмосфере в зрительном зале, где во время представления шла бойкая торговля разными товарами, зрители ели и пили. Чалфен со мной согласился и обещал найти решение этого вопроса. А пока попросил директора цирка начать подготовку программы для гастролей в Советском Союзе.

Решив эти вопросы, я мог спокойно заняться переговорами с канадским импресарио, уточнением маршрута гастролей, осмотром дворцов спорта в Монреале, Торонто, Оттаве, заняться решением вопросов приспособления их для работы нашего цирка. Надо сказать, что владельцы дворцов спорта вначале не очень соглашались на наши выступления: «Из-за ваших гастролей, — говорили они, — придется отменять минимум одну игру в хоккей, что почти невозможно, а кроме того, по долгосрочному контракту в свободное от хоккея время у нас выступают исключительно цирки США».

Когда все назревшие проблемы были разрешены и подписан контракт, я провел пресс-конференцию в Монреале, где должны были эти гастроли начаться. Корреспонденты проявили к предстоящим гастролям большой интерес, задавали самые разные вопросы и о программе и об артистах, но когда один из корреспондентов спросил:

— Это правда, что ваш цирк в любом здании выступает только на одном манеже? — я понял, что это главный вопрос пресс-конференции.

— Да, — ответил я, — всегда и везде мы выступаем только на одном классическом тринадцатиметровом манеже.

— Но чем же вы приковываете внимание зрителей в больших залах на десять и больше тысяч человек, особенно тех, кто сидит в задних рядах амфитеатра?

- Наверно, художественными достоинствами номера, - ответил я.

Не знаю, удовлетворились ли корреспонденты этим ответом, но больше вопросов на эту тему не последовало. Когда же содержание пресс-конференции было опубликовано в печати, то одна из американских газет возмутилась (оказывается, хотя договариваться снами они не спешили, но за действиями нашими следили внимательно): не может же «выжившая из ума Европа

учить Америку, как надо работать в цирках».

В конце августа 1962 года в столице Канады Оттаве состоялась премьера. Затем гастроли проходили в Торонто, Монреале и закончились в Квебеке.

Мехико. Стадион 'Националы'. Парад-пролог представления советского цирка

В Оттаву тогда съехались не только многие журналисты Канады и Соединенных Штатов Америки, но и владельцы крупнейших американских цирков. До Северной Америки давно уже доходили слухи и сообщения о советском цирке, а теперь настало время собственными глазами увидеть искусство, которым восхищались зрители и пресса многих стран мира, и попробовать понять, в чем же его сила, в чем превосходство и почему американский цирк, в первоклассности которого они ни на минуту не сомневались, не всегда способен выдержать конкуренцию.

Дворец спорта Оттавы переполнен. Присутствуют представители власти, дипкорпус, деятели культуры. После короткого парада-приветствия, обращенного с доброжелательным вниманием как бы к каждому зрителю, на арене, единственной в этом зале арене, возникла в буквальном смысле слова живая ваза с цветами. Миг - и из этой вазы поднялись вверх и закружились, выполняя смелые трюки, пролетая над зрителями, воздушные гимнасты П. Чер-нега и С. Разумов. Зал взорвался аплодисментами. А когда в финале номера Чернега с большой высоты бросилась вниз головой и летела вниз, одновременно вращаясь, а в полуметре от ковра, перевернувшись, застыла неподвижно в манеже - зал разразился овацией, которая не смолкала несколько минут.

Гимнасты много раз выходили к зрителям благодарить за внимание, и в этом общении рождалось то, что отличало советский цирк от американского. Это настроение зрительный зал уловил и принял очень легко. Какой бы номер ни выступал — Довейко или «Цовкра», Николаевы или Солохины, Бубновы, Олег Попов или В. Филатов,- зал с каждым артистом вступал в личные, душевные взаимоотношения, он был как бы заинтересован в том, чтобы все у артиста получилось хорошо, чтобы он не ошибся ни в каком трюке. Показывались ли известные трюки или уникальные, опасные или шутливые, удивляли они или веселили — все равно на этот единственный манеж хотелось смотреть не отрывая глаз, все, что происходило на нем, было интересно и существовало как бы лично для тебя, ждало твоей поддержки, твоего интереса, твоего сердечного участия. Единство интересов зала и манежа установилось с первого же номера и не исчезало до конца представления.

На следующий день в газете «Оттава джорнэл» рецензент в статье под заголовком «Дебют Московского цирка вскружил голову пяти тысячам зрителей» написал: «Если бы исход «холодной войны» зависел от цирка, Россия легко одержала бы победу».

Что же касается выступления на одном манеже, то журналист в газете «Глоб энд мейл» делал такое заключение: «Выступление на одной арене, как показали нам москвичи, дает возможность зрителям почувствовать всю красоту и свежесть настоящего циркового искусства. У русских оно показано так, что в программе не существует скучных моментов».

Газеты отмечали, что атмосферу радостной заинтересованности зрителей хорошо поддерживали мимические репризы Олега Попова и особенно его шутки, построенные на характерных приметах быта и обычаев канадцев.

Слава об успехе советского цирка разнеслась очень быстро, и, пока оп выступал еще в Оттаве, в Торонто уже были раскуплены билеты. На премьере в Торонто зал в десять тысяч зрителей был заполнен до отказа.

Так было во всех городах, где были запланированы наши гастроли. Но то-же повторилось и в «незапланированном» городе Галифаксе. Из порта Галифакса должны были уйти на родину наши грузы. Но судно пришлось ждать целую неделю. Как говорится, не сидеть же сложа руки. И артисты каждый день давали незапланированные-представления. К нашему удивлению» из ста с лишним тысяч жителей города представления посетило более сорока тысяч человек. Это рекордная цифра, потому что нормальной считается посещаемость десяти процентов от числа жителей.

За первой поездкой состоялись другие. В 1963 году мы выступали не только в восточных городах, но и городах среднего и крайнего Запада. Аналогичными были и последующие маршруты. В день иногда приходилось преодолевать расстояние в пять и более тысяч километров.

Все рецензии убеждают в двух важных выводах, сделанных канадскими зрителями. Прежде всего, канадцы признали, что настоящий цирк можно и нужно смотреть только на одном манеже: «Слава богу, что действие происходит на одном манеже - зритель может не рассеивать своего внимания и видеть все». Следующий вывод выражен в таких словах: «Теплота понимания между артистами и аудиторией заставляет вас чувствовать, что так усиленно пропагандируемая «холодная война» не что иное, как дурной сон».

После первых гастролей в Канаде все последующие совмещались с выступлениями и в Соединенных Штатах Америки.

В первый свой приезд в США наши артисты чувствовали некоторую тревогу. Как-никак, а в стране существуют прочные традиции создания цирковых представлений и их демонстрации. Кроме того, были и чисто организационные постановочные трудности - как всегда, когда приходится начинать на новом месте.

Эти гастроли советского цирка в США состоялись в 1963 году. В основном программа была составлена из тех же номеров, что и в предыдущем году для Канады, только воздушными гимнастами были на этот раз Синьковская и Лисин, а жонглировал Кисс, добавлен был номер джигитов Ходжабаевых. По приглашению Чалфена я приехал в Филадельфию, где начались гастроли нашего цирка. Я успел уже на самое последнее, десятое, представление и имел возможность убедиться, как горячо и восторженно его принимали.

И снова неприятно поразила атмосфера в зале - он был еще больше, чем в Канаде, похож на вокзал: люди ели, курили, пили, разговаривали, продавщицы сновали между рядами. Особенно меня возмущали огромные эскимо, которые по размерам были похожи на «колбасы» воздушных шаров и загораживали полгоризонта. Я слишком люблю наш цирк, чтобы равнодушно принимать со стороны других такое неуважение. Впрочем, в этом не было неуважения - это была всего лишь дурная привычка. Я сказал об этом Чалфену и спросил, нельзя ли что-нибудь сделать, чтобы в Нью-Йорке так не было.

- В Нью-Йорке может быть еще хуже,- ответил он,- но давайте попытаемся привить им хорошие манеры и объявим по радио, вывесим объявления, что есть, пить и курить в зале воспрещается.

И вот мы всей труппой прибываем в Нью-Йорк. Время до премьеры - полтора дня, а сделать, как всегда, надо уйму дел. Когда я увидел зал «Медисон-сквер гарден», то тоже почувствовал себя неспокойно - он был так велик, что я невольно подумал: а сумеют ли артисты овладеть этим пространством, не затеряются ли в нем?

За день до премьеры я провел пресс-конференцию. Нью-йоркские журналисты, остроумные и хлесткие, вели себя, однако, по-деловому. Они интересовались и чисто практическими вопросами: как устроен советский цирк, как он развивался, интересовались тем, что мы думаем относительно долговечности циркового искусства, нужен ли цирк вообще.

- Ну вот,- сказал мне Чалфен,- пресс-конференция прошла хорошо, корреспонденты разошлись в отличном настроении, и я теперь почти спокоен.

Наступило время премьеры. Она состоялась 24 сентября 1963 года. Представление началось очень торжественно с исполнения государственных гимнов, затем представители стран обменялись приветствиями. Все первые ряды крупнейшего нью-йоркского спортивного зала «Медисон-сквер гарден» были заполнены членами правительства, известными людьми города, участниками сессии ООН, которая как раз проходила в это время. Наше внимание обратили на то, что в первых рядах было много дам в мехах и бриллиантах и их солидных мужей - публика совершенно необычная для демократического циркового искусства.

Представление начинали Синьковская и Лисин. Эффектность их номера не подвела и здесь. Едва зрители увидели их на высоте шестнадцати метров, летящих на своей красной ракете, как разразились аплодисментами, которые не смолкали до самого конца их выступления.

Я внимательно следил за реакцией публики и заметил, что на фоне общего энтузиазма зрители нескольких передних рядов скорее изображали аплодисменты, чем аплодировали. Но спустя какое-то время и они не выдержали и влились в общий поток оваций, скандирования, криков, топота ногами, свиста, выражавшего наивысшее одобрение. И уж совсем было поразительно видеть, как засвистели дамы, одетые в меха и сверкающие бриллиантами. Обратил я также внимание и на то, что в зале не жевали, не пили. Оказалось, что этот запрет ньюйоркцы приняли просто как должное. Да, судя по их реакции, они забыли и о еде и о воде.

Так закончилось первое отделение. А в начале второго на площадке перед верхним ярусом появилась вдруг группа людей с плакатами в руках. Плакаты призывали бойкотировать советский цирк, «не помогать красным пропагандировать их искусство». Сначала я заволновался, но потом увидел, что на них и вообще не обратили бы внимания, но они мешали смотреть, загораживали манеж, и зрители стали звать полицию, прося навести порядок. Действительно, через минуту их уже не было, и больше они не появлялись. А газеты назавтра сообщили, что группа хулиганов — именно так и были они названы - пыталась сорвать представление, но была выдворена полицией.

Представление окончилось под овации. Артистов много раз вызывали на манеж. Когда наконец смолкли аплодисменты и артисты собрались домой, то, открыв дверь на улицу, они увидели, что несколько сот человек буквально блокировали выход, требуя автографов. Артисты расписывались на всем, на чем только можно было расписываться. У кого не оказалось клочка бумаги, подставляли рукав, полу или спину рубашки.

Поздним вечером этого утомительного, но радостного дня Чалфен устроил прием в честь советских артистов. На приеме были представители госдепартамента, различных общественных учреждений Нью-Йорка.

Где-то в середине вечера Чалфен подошел ко мне и поздравил с успешной премьерой в Америке.

— Как — премьерой? — удивился я.— А Филадельфия?

— Премьера произошла именно в Нью-Йорке, а в Филадельфии была генеральная репетиция.

Конечно, мы с нетерпенпем ждали, что скажут газеты. И на следующий день накупили их целые кипы. Переводчики и кое-кто из артистов принялись читать и комментировать рецензии. Впрочем, комментировать особенно было нечего — все рецензенты были единодушны в оценке нашей работы. Они писали о том, что «Нью-Йорк сошел с ума от Московского цирка», что «номера великолепны... и вряд ли наш город увидит когда-либо еще такой грандиозный цирк на одной арене». А газета «Нью-Йорк минор» озаглавила свою статью так: «Московский цирк — величайший в мире». «Нью-Йорк джорнэл Америкэн» писала: «Великолепное, волнующее зрелище. Как и предшествующие ему выступления ансамбля Моисеева и Большого театра». И делала вывод: «Цирковые гастроли в США ослабляют напряженность. Но они приносят другую напряженность - напряженность, с которой зрители смотрят выступления артистов». «Нью-Йорк тайме»: «Русские артисты, как мужчины, так и женщины, достигли фантастического мастерства, и великолепная труппа из Москвы демонстрирует его темпераментно... Знаменательно, что во время представления не снуют продавцы сувениров, леденцов и пива, в отличие от обычных представлений в «Медисоп-сквер гарден» с их шумом, гамом и сутолокой».

Успех цирка в Нью-Йорке был настолько велик, что пришлось разгородить все загородки, которыми мы, из опасения, что ничего не будет видно с задних рядов, отрезали восемь тысяч мест. И стали продавать по восемнадцать тысяч билетов каждый вечер. Администрация зала говорила нам, что в их практике это небывалый случай, чтобы представление выдерживало двадцать два аншлага.

Через несколько представлений, когда программа обкаталась и успех ее стал прочным и постоянным, я спросил Чалфена, как он сам считает, в чем причина успеха именно у американцев.

Он мне ответил так:

— Думаю, главное в ваших программах — это национальный русский размах в стиле исполнения и душевность. Зрители наши это почувствовали уже в параде-приветствии. Лица ваших артистов — не знаю, может быть, вы к этому привыкли и не замечаете, — светились доброжелательностью, и это выражение не сходит с их лица весь вечер. Это то, что касается эмоциональных вещей. Ну а относительно самого искусства,— конечно, мастерство, но и опять-таки особая эмоциональная сюжетность номера — волнение зрителя

в зависимости от сложности и эффектности трюков все время нарастает. Правильно написала одна газета, что ваши номера «захватывают дыхание».

Поль Робсон и Э. Т. Кио

После Нью-Йорка артисты выступали в Бостоне, Питтсбурге, Чикаго, Милуоки, Миннеаполисе. Всего за время работы в Канаде и Соединенных Штатах Америки эта программа работала в тринадцати городах и дала сто пятьдесят девять представлений, на которых побывало свыше девятисот тысяч зрителей.

Как обычно, были экскурсии, но, конечно, самым интересным были живые, незапланированные встречи с американцами. Иногда на улице советского артиста останавливал какой-нибудь человек и говорил: «Я вас видел, я вас люблю, приходите ко мне в гости»,— и тут же снабжал адресом и старался сразу установить время визита. Одна из встреч запомнилась мне особенно. Накануне премьеры, когда все волнуются, озабочены и голова идет кругом, вдруг подходит ко мне бедно одетая пожилая женщина и представляется: дочь Кропоткина. Говорит, что хочет поговорить, просто так, не для печати. Пришлось отложить все дела. Начала с заверения, что всегда ненавидела дом Романовых. «Ведь мы из Рюриковичей», — пояснила она многозначительно. «Актуальный разговор», — невольно подумал я, но в то же время было интересно наблюдать человека, которого до сих пор волнуют «столь жгучие проблемы». Наконец она подошла к современности и сказала, что хотя, как и отец, верит в анархизм, но хотела бы понять, что такое коммунизм, хотела бы его увидеть. Я показал ей на манеж, где в это время репетировали наши артисты: «Вот, смотрите. Веселые, здоровые, красивые. Оптимисты. Трудятся во славу Родины. Это и есть и марксизм и коммунизм. А ваш отец служил народу, и мы его не забыли, чтим его память. Есть у нас и Кропоткинская улица, и Кропоткинская площадь, и станция метро «Кропоткинская», и город Кропоткин в Иркутской области». Она удивилась, услышав это. А я подумал: «Неужели не знала?» Несмотря на ее заверения, что беседа будет «просто так», на следующий день разговор наш появился в газете и был изложен совершенно точно. Потом я видел госпожу Кропоткину в цирке еще не раз - она беседовала с артистами.

Жительница Чикаго, после того как в ее семье побывали приглашенные ею наши артисты, написала в Советское посольство такое письмо: «Мы познакомились с новым типом людей, которые могут вести беседы абсолютно на л юбую тему, поражают своей воспитанностью и преданностью идеалам коммунизма».

Встреч было много. И как их отголоски долго потом приходили письма из Америки от самых разных людей, и в них все еще не утихали волнения первого знакомства и высказывались надежды на новые встречи. Новые встречи не замедлили состояться. В последующие девять лет советский цирк четыре раза побывал в Канаде и США. Особенно заинтересовало американцев искусство Игоря Кио, клоунов Ю. Никулина и М. Шуйдина, И. Кудрявцева, джигитов Тугановых, музыкальных эксцентриков Е. Амвросьевой и Г. Шахнина. С большим успехом прошли выступления первого «Цирка на льду».

Чалфен же несколько раз привозил к нам «Холидей он айс». И однажды во Дворце спорта стадиона имени В. И. Ленина с большим успехом прошло совместное выступление американского и советского балета на льду.

Главный эффект любой поездки мы оцениваем не столько по доходам, сколько по тому, какое количество приобрели новых друзей. И раз от разу в США и Канаде друзей у нас становилось все больше и больше. Артистов, которые выступали в странах Северной Америки не однажды, встречали, как старых знакомых. Было заметно, что с каждым разом обслуживающий персонал цирка, униформисты все более ответственно относятся к порученному им делу и стараются способствовать успеху советских артистов.

Приходилось, конечно, переживать и трудные минуты, когда провокаторы стремились сорвать представления или в дни убийства Кеннеди, когда распалялась антисоветская истерия. В знак траура наш цирк на три дня прервал свои выступления, но потом, когда снова пришлось выйти в манеж, артисты держались стойко и смело. И в эти дни особенно дружеское слово, дружеская улыбка американцев поддерживали их силы.

Чарли Чаплин и Олег Попов

Со временем советский цирк стал важной частью культурной жизни и Канады и Соединенных Штатов. Гастроли нашего цирка не только доставляют удовольствие зрителям, но они кое-что меняют и в традиционных представлениях и привычках американцев. И один манеж вместо трех, и поведение зрителей в зале, и особая, торжественная атмосфера представления - все это американцы приняли и признали разумным. Но не только это. Взять хотя бы такое признание газеты «Миннеаполис стар»: «Карикатуристы редакций из поколения в поколение используют медведя как довольно зловещий символ русского человека; но если бы они увидели медведей Филатова, им бы пришлось начать поиски нового образа. Филатовские медведи не только талантливы, они так милы в своих искренних попытках понравиться, что вам ничего так не хочется, как украсть одного и взять домой для детей...» Далее автор этой статьи пишет: «Следующие две вещи должны быть отмечены. Первое то, что советский цирк разрешает все мои жалобы на американские цирки. Он выступает на одном манеже и устраняет тяжелую необходимость разделять свое восхищение между прекрасными номерами, показанными одновременно. Второе — русские больше подчеркивают индивидуальное мастерство актеров, чем сложные костюмы и оборудование, как это делаем мы, американцы. Не потому ли нашему цирку приходится пасовать перед эффектными телевизионными программами».

Конечно, поездки за океан — нелегкое дело. Артисты и животные, те, которых нельзя отправить самолетом, надолго выходят из формы, в трюмах морских транспортов портятся костюмы, реквизит, и многое потом приходится восстанавливать или делать заново.

Но какие бы трудности ни ожидали советских артистов на этих дальних дорогах, все же они едут в Америку охотно. В одной из рецензий было сказано коротко, но выразительно: «Если Большой театр завоевал наши сердца, то Московский цирк увез их с собой». «Всех, кто пропустит представление Московского цирка, нужно исследовать, нормальный ли он человек», - заявлено в другой.

В Канаде, в городе Калгари, во время номера прыгунов Довейко в зале вдруг раздался страдальческий крик и потом началась какая-то суета. Послали узнать, что случилось. Униформисты сказали, что у одной из женщин начались роды и мальчик родился прямо на представлении.

- Зачем же она в такой критический момент пошла в цирк? - удивились артисты.

- Да уж ее спрашивали об этом. Она сказала, что сделала это сознательно, потому что потом уже не смогла бы посмотреть русских. И она ничуть не жалеет о том, что так поступила. Все к лучшему. В память об этом событии она назовет ребенка русским именем.

Да, гастроли цирка за океан — трудное дело, но когда артистов так ждут и так принимают, все трудности отступают на задний план и никакие преграды не кажутся непреодолимыми.