Глава вторая. Амфитеатр Астлея

Вот уже месяц тревожные думы не покидают Филиппа Астлея. Школа верховой езды, о которой он столько мечтал, которую создавал с такой любовью, начинает умирать. Вчера на представлении было всего человек двадцать.

В кассу попадает все меньше и меньше пенни. А надо кормить лошадей, платить наездникам и конюхам, содержать сбрую в порядке. Расходы растут, а доходы уменьшаются. Совсем иные картины рисовало когда-то пылкое воображение молодого сержанта кавалерийского полка в перерывах между боями, в часы, когда он обучал молодых солдат умению держаться в седле, премудростям конного боя.

Шла Семилетняя война. Вместе с товарищами Филипп под знаменами короля Георга III завоевывал новые колонии для Британии. Не забывал он и о себе. Закончив службу с туго набитым кошельком, Филипп мог навсегда распрощаться со своей старой профессией токаря. Теперь он решил обучать всех желающих умению управлять конем.

После стольких лет, проведенных в седле, после лихих кавалерийских атак он даже лордам мог бы показать, как держаться на коне. А уж о горожанах и говорить нечего. Лошадей накупили, а трясутся на них, как мешки с овсом!

Для таких Астлей и создал в 1772 году школу верховой езды. На первых порах все ему благоприятствовало: и экономический подъем в стране и расцвет культуры. Учеников было много. Порядочный доход приносили и зрители. Не только в Лондоне, но и в Глазго и в Манчестере.

Раньше, когда Филипп начинал дело, для занятий был огорожен неподалеку от городских ворот большой участок земли. Пешим ученикам приходилось все время бегать за всадниками. Это утомляло, и, кроме того, на большом расстоянии трудно увидеть, как надо работать поводом, шенкелем^*, шпорами, корпусом.

^* (Шенкель - часть ноги ниже колена. Шенкелем управляют конем.)

Манеж сделали меньше. Прошло несколько месяцев 1773 года, и в одном из секторов у самой окружности выросли здания: в центре - трехэтажное, боковые - ниже. В них размещались конюшни. На крыше, как и на всех этажах центрального здания, открытого со стороны манежа, рассаживались любители верховой езды и острых ощущений. Все, казалось, было учтено.

Почему же вдруг так пошатнулись дела? Капризы лондонцев? Плохая погода? Или, может быть, утрачен интерес к урокам верховой езды? Но количество учеников не изменилось. Вот только меньше стало зрителей.

Филипп Астлей уже несколько раз подходил к воротам, прислушивался к разговорам. Замечания, которыми обменивались ученики, его не интересовали. Они говорили о посадке, о том, как поставлена у наездника голова, прижаты ли локти к туловищу, правильно ли он держит поводья. Подтрунивали друг над другом. Все это было привычно. Но вот публика! Кое-кто недовольно бурчал, жалуясь на скуку. Некоторые зевали и уходили. Никто не обращал никакого внимания на происходящее, хотя наездники лихо проделывали упражнения с копьями, ружьями, саблями.

Вдруг зрители оживились. Астлей взглянул на манеж и нахмурился. Вместо обещанных в программе участников "настоящего" рыцарского турнира выбежала гнедая лошадь, а за нею молодой наездник Оливер. Казалось, что горячий конь неожиданно вырвался на свободу: он то отбегал, то подпускал к себе юношу, то устремлялся к Оливеру, а тот пятился, хорошо разыгрывая испуг. Публика гоготала. Летели одобрительные возгласы.

Астлей нервничал. Несмотря на строжайший запрет, Оливер появился все-таки с шутовским номером. Установленный порядок выступлений был нарушен. Парень смешно копировал некоторых учеников, впервые оказавшихся в седле. Юный наездник старательно воткнул носок правой ноги в стремя (откуда ему знать, что надо левый!), оттолкнулся и взлетел в седло. Но оказался почему-то спиной к голове лошади. Конь сбросил "неопытного" ездока. Наездник хлопнулся оземь, вскочил и побежал вслед за лошадью в конюшню. Зрители окончательно развеселились. И когда выехали всадники, одетые в богатые рыцарские доспехи, они благосклонно приняли традиционное церемонное приветствие и стали следить за ходом поединка, отмечая удачные вольты, пируэты. Мастерство всадников после появления "незадачливого наездника" стало более впечатляющим.

Астлей ушел до окончания турнира. Но совсем не для того, чтобы дать взбучку Оливеру. Надо было наедине обдумать происшедшее. Может быть, разрешить этому клоуну^* каждый раз выезжать во время представления? Народ любит клоунов. Вильям Шекспир не боялся вводить их в пьесы, пускать на сцену "Глобуса".

^*(Клоун - комический персонаж, шут в старинных английских пьесах; мужик, грубиян.)

Астлей вспомнил и о Гиаме. Он встретился с ним в Париже. Великолепный наездник спрыгивал легко с коня и снова взлетал на него, стоял на двух лошадях, не держась за поводья; мчался так и один и с мальчишкой на голове. На идущих карьером лошадях он очень ловко производил эволюции с ружьем и штыком. После небольшого отдыха, пока зрителей развлекала наездница Массон, Гиам показывал дрессированную лошадь, которая тушила свечу, танцевала, "считала" яблоки. А в самом конце представления он разыгрывал смешную сценку, изображая лондонского портного, приехавшего в Париж за модами. Французы хохотали от души над незадачливым англичанином. Гиам играл эту комическую роль так непринужденно, словно находился на сцене, а не на подпрыгивающей спине лошади.

Случай с Оливером и парижские воспоминания все больше убеждали Астлея изменить характер выступлений в школе.

Астлей быстро шагал, не переставая думать о событиях дня. а когда приблизился к гостинице, решение было принято.

Продолговатый гостиничный двор, окруженный с четырех сторон высокими стенами, и галерея, тянувшаяся на высоте второго этажа, были заполнены народом. Из всех четырех ярусов окон, выходящих во двор, торчали головы любопытных.

Сегодня здесь выступали бродячие артисты. Эти завсегдатаи торжищ с того времени, как ярмарки утратили свою роль, а города стали стремительно расти, приспособились давать представления во дворах гостиниц. Благо в Лондоне появились театры и актеры маленьких кочующих трупп, разыгрывавших отрывки из мистерий, народных фарсов, переместились со дворов гостиниц на подмостки сцены. На их же место пришли фокусники, канатоходцы, плясуны, акробаты, дрессировщики.

Среди зрителей - Астлей. Он внимательно наблюдал за выступавшими. Из ушей, носа и рта фокусника струился дым. А когда дым рассеялся... не стало самого артиста! Зато на канате, протянутом от галереи до галереи, появился плясун. Очень развеселила всех маленькая обезьянка, старательно копировавшая ужимки хозяина. Закончилось представление выступлением медведя, который со шляпой в лапах обошел публику, собирая плату.

Астлей пробрался в угол двора, где после представления собрались все актеры. Его предложение было неожиданным, но простым: объединиться. Долго уговаривать не пришлось. Ведь лучше работать на одном месте, чем изо дня в день колесить по дорогам и опасаться наказания за бродяжничество.

Филипп Астлей тогда даже представить себе не мог всех последствий этого смелого шага. Деньги снова потекли в кассу. Представления нравились публике. Чередование выступлений наездников, канатоходцев, клоунов, акробатов вызвали огромный интерес к школе верховой езды.

Наездник Оливер

Так в новых, более благоприятных условиях постепенно шел процесс развития искусства, начавшийся исподволь еще на ярмарках. Всадники заимствовали некоторые приемы и опыт канатоходцев, акробаты пробовали взобраться на лошадей и на их спинах проделать свои традиционные упражнения. В общем соседство оказалось благотворным.

Из практики Астлей уже знал: для успеха представления важно умелое чередование всех участников. Нельзя начинать с показа дрессированных собак: на них никто внимания не обратит. Но если выпустить собак после кавалькады, они веселят народ. Последовательность поз, движений, упражнений в каждом выступлении тоже должна быть продумана. Астлей не мог забыть выступлений Гиама. Наездники, демонстрирующие приемы конного боя, выезжают в военных костюмах и держатся, словно солдаты на смотру. А что, если одеть их в мундиры разных армий, научить каждого играть роль, как в театре? Наверняка действия их обретут больший смысл и логику.

Так практика закономерно привела его к вопросу о композиции программ и каждого выступления. Уже в конце XVIII века в школе верховой езды сложилась в общих чертах та художественно-производственная единица, которая со временем приобретет прозаическое наименование - номер. Все упражнения и их чередование определялись ролью, которую играл артист.

Опытным путем Филипп Астлей пришел к основам эстетики искусства, которое спустя десятилетия будет названо цирком.

Предприятие процветало. Школу посещали так же, как и театры. Минуло десять лет. Астлей мог оглянуться на пройденный путь.

Прославленные конные штукмейстеры продолжали сольные выступления и давали уроки верховой езды при королевских дворах. Астлей опередил их, так как у него шли большие представления. Вот только обидно, что с октября по апрель из-за непрерывных дождей и туманов приходилось прекращать их. Перенести бы манеж в большой дом.

Каким он должен быть? Как театр? Да! В центре - манеж. От него места поднимутся вверх, над ними три яруса. Третий - под самой крышей. Там будут самые дешевые места.

В 1782 году неподалеку от собора святого Петра в Лондоне выросло новое здание, предназначенное для выступлений. С мест, окружавших манеж, все происходящее на нем было хорошо видно. Это-то и навело Астлея на мысль назвать его древним греческим словом "амфитеатр".

Через несколько месяцев такое же здание выросло в Париже и было названо "Английским амфитеатром предместья Тампль".

Астлей, хорошо знавший Париж и парижан, разместил манеж в излюбленном районе народных гуляний. Здесь, как некогда на ярмарках, стояли балаганы, собирались дрессировщики различных животных, карлики.

Амфитеатры были всегда переполнены. Аристократы, зажиточные горожане, ремесленники заполняли ложи и ярусы. Одних привлекали сюда наездники и наездницы, других - канатоходцы, третьих - силачи и карлики. Вкусы и требования разношерстного зрителя, соседство с ярмарочными балаганами определили надолго сохранившуюся пестроту программ.

Филипп Астлей положил начало стационарному цирку. На могучем многовековом дереве завязался плод. Но когда он созрел, то оказался в руках офранцузившихся итальянцев Лоренцо и Энрико Франкони.