Шар на ладони

Дорогой читатель, перед вами книга о цирке.

Как все хорошие книги, она о людях. И как бывает с очень хорошей книгой, в ней много о каждом из нас.

Нет, нет, я понимаю, что далеко не каждый читатель смотрел вниз из-под купола цирка, когда тринадцатиметровая арена кажется дном глубокого колодца, а деревянный некрашеный кусочек потолка в полутора метрах над головой становится таким дорогим и близким.

Не каждый из нас знает, сколько стоят секунды победы на арене цирка, победы над собой, над немощью и слабостью тела, а главное - духа...

Единицы знают горечь и тоску одиночества, которыми приходится расплачиваться за проникновение в тайны смеха...

Но в каждом из нас, даже если мы в этом не сознаемся, живет мечта о сказке, в которой возможен полет без пропеллеров и турбин, где вещи подчиняются людям, а не наоборот, где смех вдребезги разбивает серость, ординарность и скуку. У этой сказки много названий, и одно из них - цирк.

Я никогда в своей жизни не встречал людей, которые бы говорили: "Я не люблю живопись".

Никогда по видел людей, которые бы презрительно бросали: "Не люблю музыку".

Не попадались мне и такие, кто бы хвастался тем, что в театре был раз в жизни.

Но довольно часто я слышал фразу: "Я не люблю цирк".

Впрочем, я не совсем прав - история знает одного человека, который совершенно откровенно говорил: "Я не люблю живопись". Кто это? Это великий поэт Джордж Гордон Байрон. Что ж, возможно и такое. Неплохо было бы только перенять у великого поэта одну особенность: перед словами "я не люблю" он мог уверенно сказать "я знаю".

Авторы этого сборника знают и любят цирк. Да, любят, несмотря на то, что многие из рассказов - о неприглядном, старом цирке, но удивительно, что и самые "жестокие" из них написаны с любовью к человеку, к обычному человеку, живущему в трудном и всегда загадочном мире цирка. Вы будете восхищаться мужеством большого артиста клоуна Гиаксы, о котором рассказал Бехер.

...Смеяться, переживая забавные приключения с семьей чешских артистов в юморесках Владимира Михала. Вас ждет пронзительная новелла Филлис Боттом. Вы почувствуете запах горячего хлеба и вкус хрустящих яблок в чудесном этюде Томаса Вулфа.

...И очаровательная стилизация Ярослава Ивашкевича. И многое другое в этой доброй книжке ждет читателя. Конечно, мир цирка, искусство цирка нельзя понять, не зная достижений советских мастеров.

Не думайте, пожалуйста, что я хочу поправить или дополнить великолепных авторов этого сборника, но не могу не сказать вот о чем.

Самым главным в цирковом искусстве во все времена было создание идеального героя. Его можно называть по-разному, но смысл в том, что это человек сильный, красивый, добрый, человек-победитель. И цирк всегда стремился к созданию такого образа, но создал его только советский цирк, и мне кажется, среди многих актеров и у нас и за рубежом сегодня один достиг сверкающего совершенства.

На манеж выходит атлет. Гибкий и стройный, безукоризненны черты мужественного лица. И - о чудо! - он не подвластен законам земного притяжения, над ним не властна гравитация. Он парит, взлетая с подкидной доски, уверенный и бесстрашный, ввинчивает в пространство пируэты и сальто, немыслимые, неповторимые.

Человек, победивший природу и слившийся с ней, ставший частью ее, как птица, вернувшийся к ней умудренным, всесильным и щедрым.

Он стоит на манеже в белоснежном костюме, и кажется, что вскинутые вверх руки поддерживают купол цирка, иначе он рухнет от оваций.

Но вот вы узнаете, что это человек - один из победителей, раздавивших фашизм, что его тело и руки бросали ревущий бомбардировщик на черную громаду Берлина сорок третьего года... Согласитесь, в этом есть что-то поражающее воображение, почти сказочное.

Имя этого советского артиста Владимир Довейко.

И вот еще по какой причине мне было необходимо вспомнить о нашем советском цирке. В этом сборнике во многих рассказах проходит мысль о том, что талант художника, виртуоза, природный дар, отшлифованный годами труда, в мире, где главное - деньги, превращается в нечто стоящее на уровне аттракционов "женщина с бородой".

Древнее искусство цирка, оплаченное засаленным золотом мещанина, становится поводом для издевательства над человеком, искусство перестает быть таковым, становится пародией на само себя.

Федерико Феллини недавно создал для итальянского телевидения фильм "Клоуны".

Умирает искусство клоунады.

Вот что вынес для себя Феллини в процессе работы над фильмом, вот о чем он говорит в нем.

И это о клоунах, о тех, кто является лучшим творением цирка, кто поднимает цирк до уровня высокого искусства.

Нет, не хочется в это верить, и не надо.

Не умрет клоун.

Грустный чудак или веселый забияка, иронический глупец или философ в глупейших ситуациях, в маске или без нее, с детства до глубокой старости он будет с нами, насмешливый мудрец с глазами печального ребенка.

Чарльз Спенсер Чаплин: "Я клоун".

Спасибо вам, великий Маэстро, что вы именно клоун. Насколько с вами легче жить на земле.

Вспомните описанного профессионально и точно клоуна Бальтазара Гирла в романе Лиона Фейхтвангера "Успех".

Только клоун, отчаянный клоун продолжал жить и смеяться в жуткие коричневые годы правления сумасшедшего Адольфа. И он был на самом деле. За персонажем романа Фейхтвангера стоял реальный человек. Клоун № 1 довоенной Европы Вилли Грок. И сквозь смеющееся, хохочущее лицо на зрителя смотрели скорбные глаза, потому что смех в этом мире мог быть только нарисованной маской.

Клоун перешагнул барьер арены с приходом кино и телевидения, но он всегда останется клоуном, потому что клоунада - это, наверно, не профессия, это мировоззрение, способ глядеть на мир.

Перечитайте старого сказочника Ганса Христиана Андерсена - и вы побываете на представлении самого доброго клоуна в мире, хотя он и не надевал никогда больших клоунских башмаков.

Клоун будет необходим на космическом корабле будущего, утверждает в своем рассказе Эрик Фрэнк Рассел. Приятно с ним согласиться. И не важно, что это, может быть, будет выглядеть не так буквально, как в его рассказе "Немного смазки", но обязательно люди, покоряя световые годы, встречаясь с другими мирами, будут нести с собой частичку юмора, иронии и добра, которому учил их смешной человечек с маленькой желтой планеты диаметром в тринадцать метров, с коротким названием "цирк".

И на прощание.

Я долго жил среди людей цирка.

Видел совсем рядом непревзойденного жонглера и сидел за одним столом с рекордсменом-акробатом.

Разговаривал с королем гирь и делил тяготы передвижных цирков с семьей чешских музыкантов.

Дружил со слонихой Аидой и пользовался покровительством бегемота Матвея.

И не буду скрывать: как все, был безнадежно влюблен в королеву трапеции.

За многое я им благодарен, многое уже стирает время, а многое можно уже забыть: усталость от тренировок, боль от ушибов и падений. Не забывается только одно: когда в притихшем, переполненном цирке в центре манежа, в скрещении двух прожекторов, вы стоите на руках, медленно отрываете одну руку от пола и вдруг начинаете понимать, что у вас на ладони лежит земной шар.

Л. Енгибаров