Джордж Гаррет. Лев (Перевод с английского Ю. Жуковой)
Жожо так и знал, что утром они вернутся.
В серых сумерках рассвета, в тот час, когда от земли начинают подниматься терпкие, пряные запахи и все становится призрачно-лунным, он сбросил одеяло и тихо прокрался к окну. Взобравшись на подоконник, он ловко, по-обезьяньи, прыгнул и, падая, поймал ветвь растущего возле дома дуба. С минуту он висел, вцепившись в трепещущий сук, пока не перестало колотиться сердце, потом сильно раскачался, легко закинул на сук ноги и сел. Дальше все было просто. Он съехал вниз по суку на животе, снова повис на руках и бесшумно соскочил на землю. В городе начали перекликаться петухи.
Дом их еще долго будет спать. Никто не заметит, что нет Жожо, по утрам у них всегда такая кутерьма: отец с Рэймондом и Стоуни кричат, где же завтрак, черт возьми, они опаздывают на работу; Марсия заперлась в ванной ("Целый час сидит, вы подумайте!" - возмущается Сью) и, судя по всему, выходить оттуда совершенно не собирается, а Сью стучит в дверь худыми кулачками и визжит - господи, для кого так стараться, кто ее видит, ведь она телефонистка, это ей, Сью, приходится целый день быть на виду в приемной массажиста-хиропрактора, доктора Траута, ей нужно следить за собой и быть красивой, на что звонкий, безжалостный, как укус змеи, голосок Марсии со смехом отвечает: пожалуйста, она может торчать в ванной хоть круглые сутки, все равно на нее ни один дурак не взглянет; Сью разражается слезами и в бешенстве пробует высадить дверь; Марсия, чтобы не слышать, спускает в унитазе воду; а внизу мама и их цветная служанка Далмация, обе большие, грузные и неуклюжие, словно медведи, которых заставили плясать на задних лапах, обе сонные и нечесаные, похожие, как сестры-близнецы, - только одна белая, а другая черная, - топчутся по кухне, налетая друг на друга и бормоча извинения, пока яичница с беконом превращается в уголь и все кофе убегает на плиту; они не произносят ни слова, и только когда домочадцы наконец разбегутся на работу - причем все выскакивают из дому разом, будто чья-то рука швыряет из двери пригоршню монет и они рассыпаются в разные стороны, - только тогда женщины усядутся за кухонный стол, огромные, едва помещающиеся на стульях, и после чашки кофе начнут понемногу приходить в себя, начнут болтать и смеяться, - так неужели в этой суматохе кто-нибудь хватится Жожо, о котором никто никогда не беспокоится, потому что он маленький, и раз его нет, значит, он в школе - хотя сейчас конец июля и у ребят давным-давно каникулы - или еще где-нибудь, и которого мама называет своим маленьким постскриптумом и при этом всегда громко смеется!
Жожо скользнул за угол, быстрый и неслышный как тень, и побежал к центру.
Там, на площади, перед одноэтажным кирпичным зданием конторы шерифа стоял старый разбитый автомобиль со скошенными фарами, весь в ошметках засохшей грязи под толстым слоем пыли, и в нем было двое вчерашних. За рулем сидел крошечный толстенький человечек в мокрой от пота белой рубахе с закатанными до плеч рукавами; он вытирал лысый череп замусоленным носовым платком, беспокойно оглядывая пустую улицу, и его большие светлые глаза блестели и переливались за толстыми стеклами очков, словно рыбки в аквариуме.
- Не понимаю! - бормотал он. - Ничего не понимаю, хоть убей. Мы всю ночь мчимся сюда сломя голову, а этот тип до сих пор изволит почивать!
Его спутник ничего не ответил. Он сидел сгорбившись, прижавшись лбом к поднятому до самого верха стеклу. Лицо у него было ястребиное, худое и очень смуглое, а волосы такие блестящие и гладкие, что казались нарисованными. Маленькие усики, прямые и тоненькие, как ниточка, и брови тоже тонкие, черные, стрельчатые, гордые. В глазах была усталость, скука, пустота, губы - с изумлением разглядел Жожо - подкрашены губной помадой. Черный пиджак, пестрая рубашка, завязанный строгим узлом желтый галстук - и ничего, на вид ему совсем не жарко, будто сейчас и не лето. Что ж, так оно, значит, и есть, ведь этот человек всемогущ - Алонзо - укротитель львов! Жожо сразу узнал эти утомленные, невидящие глаза, красные губы и гладкие черные волосы; он видел расклеенные по городу афиши и хорошо помнил все, что произошло вчера вечером. Толстяк был не то директор, не то импресарио - в общем, хозяин знаменитого Бродячего цирка братьев Кларк.
Жожо глядел на них во все глаза. И вдруг стекло в машине опустилось, и укротитель львов безвольным, томным движением протянул ему монету.
- Мальчик, - сказал он, - сбегай принеси нам кофе.
Жожо взял монету с белой, прохладной, как цветок, ладони и бросился к французскому кафе. До него донесся голос лысого:
- Это он должен нас ждать, а не мы его. Не понимаю!
Вчера на закате, когда среди облаков догорали последние кровавые отблески солнца и из бледной синевы начали проступать дрожащие и слабые, будто отраженные в воде огни, звезды, в городе увидели машину - эту самую, со скошенными фарами. Бог знает откуда она появилась, но за ней ехала вереница фургонов, и были они также старые и запыленные, тащились друг за другом так медленно и обреченно, что напомнили Жожо стадо покорно бредущих куда-то доисторических животных - он видел такую картинку в какой-то книжке. Он сразу понял, что это - знаменитый Бродячий цирк братьев Кларк, потому что город уже с неделю пестрел афишами. В их городе цирк не остановится, он едет дальше, об этом говорили взрослые, когда афиши только появились. Жожо вылез из своего тайника на дереве - у него их было несколько в разных местах, так что он мог наблюдать за всем, что происходит, а сам оставаться невидимым, - и побежал за цирком в горланящей толпе белых и негритянских ребятишек и дворняг, которые собрались сюда, казалось, со всего света. Эх, жалко, что он еще маленький и у него нет велосипеда, а то бы он помчался за процессией, не держась за руль, лихо ныряя прямо под колеса скрипящих, громыхающих фургонов и громко, пронзительно вскрикивая.
Цирк проехал через весь город. За последними домами караван свернул с дороги и остановился. Между фургонами забегал лысый, что-то кричал водителям, махал руками, суетился; а когда кто-нибудь высовывался из кабины и сверху спрашивал его о чем-нибудь, он только пожимал плечами. Жожо бродил среди машин, подлезал под них, принюхиваясь к удивительным, незнакомым запахам, зачарованно смотрел на людей, которые спрыгивали на землю и начинали потягиваться, разминать затекшие, негнущиеся ноги, равнодушно оглядывая лежащий рядом город и темнеющие поля. Лысый велел кому-то пустить воду из колонки - последней городской колонки, которую поставили на пустыре в надежде, что город займет и его, - и мужчины потянулись туда с ведрами. И тут-то появились шериф с начальником пожарной охраны. Они приехали в завывающих сиренами автомобилях, один - в черном, другой - в красном, вылезли из них у дороги, важно приблизились к колонке и принялись вдвоем орать на лысого, не обращая внимания на шум льющейся воды и свист и насмешки передающих ведра людей. Лысый тоже стал орать на них, махая руками и беспрестанно вытирая затылок. Когда Жожо подбежал к окружившим их плотным кольцом ребятишкам, крик утих и теперь они просто разговаривали.
- Нам нужно напоить животных, - говорил лысый. - Немного воды, больше мы ничего не просим.
- Сначала полагается получить разрешение, - твердил шериф. Он стоял, засунув руки за свой черный, поскрипывающий от натуги ремень с блестящими головками патронов, на котором висел - зависть и восхищение всех ребят - револьвер с перламутровой рукояткой в лакированной кобуре.
- Кто мог подумать, что вы пожалеете нам немного воды!
- Нужно разрешение, - сказал начальник пожарной охраны. - Без разрешения пользоваться водой нельзя.
- Надолго вы тут остановились? - спросил шериф.
- Нет, капитан, ненадолго, - ответил лысый. - Минут через десять уедем.
- Ну смотрите не задерживайтесь.
Льющаяся из крана вода растекалась все дальше по земле, люди с ведрами скользили в размешанной грязи. Жожо отошел от них. Его не интересовали группы мужчин и женщин возле фургонов - среди них не было ни великанов, ни карликов, все были без костюмов. И он снова принялся бродить среди каравана машин, жадно ловя горьковатый запах сена и резкий, сильный запах животных; он слышал возле некоторых фургонов, как они ворочаются, дышат. Как же их увидеть? Неужели не удастся? Наверное, нет.
Огорченный, он залез под последний фургон и, прислонившись к огромному, выше его головы, колесу, стал ждать - а вдруг все-таки произойдет что-нибудь необыкновенное, - и вдруг увидел Алонзо, укротителя львов. Тот подошел и остановился так близко, что Жожо мог дотронуться до него рукой. Он быстро спрятался за колесо. На Алонзо были рейтузы и свитер с глухим воротом, и он курил коротенькую сигару. Пахло кожаными сапогами, сигарой и еще чем-то приятным, словно бы розами или духами Сью. К укротителю подошла женщина в красной кофточке и красных брюках, таких узких, что они были прямо как кожа.
- Ты благоухаешь, как шлюха из французского борделя, - сказала она, сверкнув в сгущающейся темноте удивительно белыми зубами.
- Уж ты-то знаешь, как они благоухают.
- Ты что, не понимаешь шуток? Я же пошутила.
- О, у тебя потрясающее чувство юмора.
- Какая муха тебя укусила? И вообще, чего ты требуешь от своей жены? Чтобы она целыми днями любовалась тобой?
- А разве ты способна любоваться кем-то кроме себя?
- Послушал бы, что о тебе говорят люди.
- Пусть говорят. Что они обо мне знают?
- Скажите пожалуйста - непонятый герой!
- Я вижу, у тебя сегодня большой запас шуток.
- Я в первый раз в жизни встретила мужчину, к которому могла бы относиться с уважением, а он оказался грязным, неблагодарным подонком.
- Относиться с уважением? Кому оно нужно, уважение?
- Да ведь нельзя же любить человека, который тебя все время отталкивает!
- Знаешь ли ты, что такое любовь? И никто о ней ничего не знает. Это великая тайна.
Укротитель откашлялся и плюнул.
- Ну что ж, так мне, глупой, и надо.
- Ты все добиваешься правды. Пожалуйста, получай свою правду - ты мне бываешь противна. Так противна, что меня от одного твоего вида начинает тошнить.
Он швырнул сигару и быстро пошел от нее прочь вдоль ряда машин, скрипя сапогами и унося с собой нежный запах духов.
Женщина закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись. Когда она опустила руки, Жожо увидел, что она беззвучно плачет. Лицо ее показалось ему сейчас смазанным и размытым, словно оно было сделано из воска и слезы растопили его. Она вся как будто сломалась, и он понял, что она гораздо старше, чем он решил сначала. Пахло от нее мылом. Впереди снова послышались громкие голоса; люди кричали что-то друг другу от фургона к фургону; начали реветь заводимые двигатели. Наверное, надо вылезти из-под машины, подумал Жожо, и пусть она увидит, что он был тут все время, но не успел он сделать и шага, как женщина вдруг резко выпрямилась, посмотрела направо, налево - будто собиралась переходить улицу - и бросилась к задним дверцам фургона. Загремела тяжелая цепь, скрипнули ржавые петли. Дверцы отворились.
В нос Жожо ударил незнакомый запах - запах зверя, хотя в нем был привкус полыни, сухой пыли и навоза, - и на землю мягко спрыгнул лев, огромный, с могучей грудью и длинной, лохматой гривой. Он постоял возле машины, подняв голову и принюхиваясь, потом побежал по полю и скрылся в темноте. Женщина закрыла дверцы, долго возилась с цепью. Когда она прошла мимо Жожо, от нее резко и неприятно пахло потом, как от больного в жару, и она тяжело дышала. Машины зажгли фары, все одновременно, и тронулись. Жожо едва успел выскочить. Громадные колеса стерли следы его ног в пыли, и яркая цепочка огней помчалась по шоссе. Наконец темнота поглотила красные огоньки последней машины, и Жожо побежал по полю туда, где скрылся лев.
Когда Жожо вернулся с двумя бумажными стаканчиками горячего кофе, шериф уже был там. Его черная машина стояла чуть не поперек мостовой - он мог себе это позволить, - а сам он разговаривал на тротуаре с лысым и укротителем.
- Ну и что? - говорил шериф, засовывая руки за пояс и усмехаясь. - Что вы пытаетесь мне доказать?
- Господи, я же вам все вчера объяснил по телефону!- волновался лысый. - Его надо найти, я думал, вы соберете тут целую толпу народу к нашему приезду.
- Я тоже вам все вчера объяснил, - отвечал шериф. - Только вы, видно, плохо поняли.
- Спросите его! - Лысый указал на укротителя. - Послушайте, что он вам скажет.
Укротитель стоял рядом с ними но, казалось, был где-то за тысячу миль и не видел их. На нем были те же изумительные рейтузы, что и вчера, и блестящие сапоги, руки в желтых перчатках сжимали коротенький кнут. Вид у него был измученный и совершенно безучастный; бледное лицо с сизыми бритыми щеками и накрашенными губами было похоже при ярком свете дня на лицо трупа. В общем, он был в точности такой, как его изображали на афишах, и, как на афишах, двухмерный. И от него опять слабо пахло чем-то приятным. Он стоял, сжимая за спиной свою плетку, и глядел мимо шерифа и лысого, мимо домов и деревьев, будто все они были из целлофана или будто он обладал волшебным даром делать вещи прозрачными.
- Чтобы я стал о чем-то спрашивать этого типа? - возмутился шериф. - Пусть у меня сначала язык отсохнет.
- Ну хорошо, хорошо! - замахал руками лысый. - Прошу вас всех, не надо горячиться. Давайте обдумаем все спокойно.
И он снова вытер платком свой блестящий череп, морщинистое лицо и шею. Его белая рубашка совершенно вымокла от пота и прилипла к телу. Грудь и плечи у него были широкие, мощные, а ножки коротенькие и тонкие; Жожо поразили его башмаки - крошечные желтые с черным детские туфельки. На своих хрупких ножках он был похож на воробья.
- Спасибо, мальчик, - сказал укротитель и взял у Жожо стаканчики с кофе и сдачу.
- Хотите? - Лысый протянул кофе шерифу. - Я сейчас не в состоянии сделать и глоток.
- Пейте сами, - отказался шериф, - я завтракал.
Пока лысый с укротителем пили кофе, шериф их разглядывал. Потом укротитель закурил маленькую сигару, а Жожо отнес стаканчики в урну.
- Ну, хорошо, давайте разберемся, - приступил к делу шериф. - Вы утверждаете, что вчера вечером, когда вы тут останавливались, у вас пропал лев. Вы подозреваете, что он убежал, но при каких обстоятельствах это произошло, вам неизвестно.
- Я догадываюсь, при каких, - сказал укротитель.
- Ну и догадывайтесь, сколько вам угодно, нас догадки не интересуют, - отрезал шериф.
- Ясно, - ответил укротитель. - Ясно.
- Джентльмены, прошу вас! - взывал лысый.
- Я только сказал "ясно", не так ли?
- Значит, вам нужно, - продолжал шериф, - чтобы я собрал людей и искал для вас этого самого льва.
- Это не только нам нужно, - ответил лысый. - Вы же не хотите, чтобы вокруг вашего города рыскали дикие звери?
Шериф усмехнулся.
- Я должен найти Короля! - сказал укротитель. - Дайте мне несколько человек - и я его найду.
- Это что же, у него такое имя - Король? - хихикнул шериф.
Укротитель стряхнул с сигары пепел.
- Логичное заключение. Я называю его "Король", стало быть, это его имя.
- Ну-ну, без дерзостей!
- Джентльмены, ради бога!
Лысый выжал носовой платок.
- Я продолжаю, - сказал шериф. - Может, вы своего льва действительно потеряли, а может, и нет. Я лично думаю, что нет, чепуха все это. Если вы придумали этот трюк для рекламы...
- Для рекламы?! Да господь с вами! - закричал лысый. - Он убежал, убежал, поверьте нам!
Укротитель молча усмехнулся, показав великолепные белые зубы.
- Повторяю, если вы придумали этот трюк для рекламы, я посажу вас обоих за решетку. Вчера вам было велено убираться отсюда подобру-поздорову. Вы что, думаете, я шуточки с вами шутил? Не нужны нам здесь балаганщики, понятно?.. Теперь давайте посмотрим на это дело с другой стороны. Предположим, вы говорите правду. Тогда мне приходится сделать вывод, что вы плохо смотрите за своими зверями.
- Короля выпустила эта сука, - сказал укротитель. - Она его ненавидит.
- Это тоже противозаконно - выпускать на волю львов. За это вас тоже следует привлечь.
- Совершенно не представляю, как это случилось, - развел руками лысый. - У нас на фургонах стальные двери и цепи.
- Ладно, давайте сделаем так, - предложил шериф. - Сейчас появится мой помощник, и мы поедем поглядим, что и как.
- Его обязательно надо найти! - сказал лысый. - А вдруг мы его не найдем?
- Если он действительно здесь, - ухмыльнулся шериф, - придется нам открывать свой зоопарк.
- Короля вам в зоопарке не удержать, - ответил укротитель.
Пришел помощник шерифа. Шериф вынес из своей конторы ружье и моток веревки, а укротитель взял вместо своей плетки длинный бич и пристегнул пояс с револьвером. Все четверо уселись в машину шерифа - он со своим помощником спереди, а циркачи сзади. Машина тронулась. Укротитель опустил стекло и кинул Жожо десятицентовую монету. Она со звоном покатилась по тротуару.
- Возьми, мальчик.
Жожо положил монетку в карман, обошел здание конторы и присел на корточках у кирпичной стены там, где начала ложиться тень. Да, трудно быть укротителем. Укротитель должен иметь призвание, как священник. Жожо закрыл глаза и стал представлять, как залитый ослепительным светом прожекторов Алонзо входит в клетку со львами и тиграми, а зрители, затаив дыхание, смотрят на него из темноты горящими глазами. И вот он стоит на арене в своем сверкающем костюме, и весь мир видит, что даже дикие звери покоряются человеку: он щелкнет бичом - и они начинают танцевать, или застывают неподвижно, как статуи, или прыгают через горящий обруч. Вот это да, вот это настоящее счастье! Все будут любить тебя и восхищаться тобой, потому что ты храбрый и сильный. Но только все равно тебе будет немножко грустно - ведь ты никогда не сможешь никому ничего рассказать. Разве такое расскажешь? Вот ты выходишь из этой страшной клетки, кланяешься, и все тебе хлопают, а потом кто-нибудь говорит: "Э, нет, тут без обмана не обошлось". Ясно, тебе все на свете опостылеет, и у тебя будут такие усталые, невидящие глаза.
Так мечтал в полудреме Жожо, сидя в тени и дожидаясь, когда они вернутся.
Часа через полтора в конце проснувшейся улицы показался автомобиль шерифа. Из правого переднего окошка торчало помощниково ружье. Машина медленно подъехала, и все четверо вылезли на тротуар.
- Чтобы через десять минут вашего духу здесь не было, - приказал шериф.
- Господин шериф, послушайте, - лысый прижал руки к груди, - вы должны предупредить людей...
- Да вы что, спятили? Хватит того, что мы ни свет ни заря разъезжаем по городу с заряженным ружьем, и так всех переполошили, - ответил помощник.
Шериф поглядел на часы.
- Время идет, - напомнил он.
- Да, да, - сказал лысый, - мы уезжаем. Укротитель плюнул на тротуар.
- Берегитесь, - сказал он. - Король опасный зверь.
И вдруг заплакал, не обращая ни на кого внимания. Лысый взял его под руку и повел к машине со скошенными фарами.
- Подождите! - остановил их шериф. - Если мы его все-таки найдем, что он ест?
- Мясо. Сырое мясо. - Укротитель всхлипнул, как ребенок.
Под громкий смех шерифа и его помощника старенький, разбитый автомобильчик развернулся и быстро покатил туда, откуда несколько часов назад приехал.
- Каковы мазурики, а? - сказал помощник.
- А знаешь, почему этот тип душится?
- Потому что он педераст?
- Нет. Потому что он негр. По виду он совсем как белый, но меня не проведешь. Я черномазых узнаю по запаху. У них волосы по-особому пахнут.
Они снова захохотали и стали подниматься по ступенькам в контору.
Вечером дома разразился скандал. Жожо ждал его. Уставшие после работы, все сидели в столовой, дожидаясь обеда. Стуча вилками по тарелкам, Рэймонд, Стоуни и отец кричали, будут их в конце концов сегодня кормить или нет? Мама с Далмацией тыркались по кухне - они днем пили виски, Жожо чувствовал это по запаху, - в поисках пропавшего мяса.
- Ну что же, ма! - возмущался Рэймонд. - Долго ты будешь морить нас? Мне некогда.
Мама подошла к двери, но в комнату входить не стала. Она прислонилась к косяку и сказала со странной улыбкой:
- У нас было мясо. Но только оно куда-то исчезло. Понимаете, было, а потом исчезло.
- Мясо исчезло?! - закричал Стоуни.
Мама медленно кивнула, по-прежнему улыбаясь.
- Силы небесные! - Папа вскочил из-за стола. - Ну хватит, ребята. Идем обедать в кафе.
Отшвырнув стулья, мужчины покидали об стену тарелки - тонкие белые фарфоровые тарелки, которые мама так любила, и мелкие осколки весело посыпались на пол, точно звенящий снег. Потом все трое выбежали из комнаты, хлопнув дверью, мама заплакала, а Далмация пришла из кухни и обняла ее за плечи. Жожо слез со стула и, стараясь не шуметь, поднялся наверх. Там было еще хуже. Сью с ножницами в руках гонялась по всем комнатам за Марсией, они топали и визжали, как дикие лошади. На Сью была комбинация, на Марсии вообще ничего не было. Жожо остановился, и они закружились вокруг него, будто он столб или дерево. Наверное, дома никому не приходит в голову, что он тоже человек, ей-богу. Вдруг Жожо увидел, что из-под двери ванной медленно растекается лужа. Ванна перелилась через край. Он пробрался в ванную - дверь висела на одной петле, как сломанная рука, потому что Сью сорвала ее, - закрыл краны и вынул пробку. Марсия и Сью наконец устали бегать и теперь стояли, тяжело дыша и с ненавистью глядя друг на друга.
- Ах ты гадина! - говорила Сью. - Еще смеет притворяться!
- Да я их в глаза не видела, честное ело...
- В кои-то веки у меня свидание в середине недели, а ты? Ты украла у меня духи, потому что лопаешься от зависти!
- Ха! Нужны мне твои вонючие духи! И не изображай из себя святую, голубушка. Где моя новая губная помада, а?
- Понятия не имею.
Они несколько секунд смотрели друг другу в глаза, потом Сью размахнулась и ударила Марсию по щеке, Марсия, не моргнув глазом, дала ей сдачи, Сью уронила ножницы, с громким плачем кинулась в свою комнату и так хлопнула дверью, что задрожал весь дом. Марсия хихикнула, повернулась на пятке и вошла в ванную.
- А, это ты, малявка, - сказала она. - Закрой дверь с той стороны. Я хочу принять ванну.
Жожо на цыпочках прошел к себе в комнату, запер дверь и лег на кровать. Закрыв глаза, он стал ждать ночи.
Когда стало совсем темно, ярко разгорелись звезды и воздух наполнился таинственными ночными запахами и громким треском цикад, Жожо встал. Порывшись в шкафу среди своих грязных вещей, он нашел костюм офицера королевской конной полиции Канады, который остался от рождественского маскарада. Костюм был ему тесноват, но он все равно влез в него, хотя застегнуть красный мундир на все пуговицы не удалось. Потом он вытащил из-под матраса сверток, кинул его за окно и вскочил на подоконник. Несколько секунд Жожо вглядывался в темноту - он столько раз совершал этот спуск, но ночью ветку было трудно разглядеть, и у него всегда холодело внутри - а вдруг он промахнется? Пригнувшись, он прыгнул в пустоту. Руки поймали шершавый сук, он повис, оглушенный стуком своего сердца. Потом, отдышавшись, спустился на землю и подобрал сверток.
На самой окраине города стоял старый трехэтажный дом. Когда-то он принадлежал директору банка, но в тридцатом году, во время кризиса, банкир застрелился, и с тех пор в доме жила совершенно одна седая полусумасшедшая старуха - его вдова. Под тяжестью ее горя и одиночества дом словно пригнулся к земле. Парадное крыльцо было завалено хламом, на газоне высились кучи рваных башмаков и зонтиков, сломанных игрушек, проколотых шин и покрышек, пожелтевших газет и журналов, просто мусора - только эти вещи и интересовали сейчас старуху. Она выходила ночью из своего темного, без единого огня дома и начинала бродить по улицам с красной детской коляской, роясь в урнах, в помойках и на свалках, пока коляска не наполнялась до самого верха сломанными, разбитыми, искалеченными вещами, которые отслужили свой век, и теперь их выбросили за ненадобностью. Никто не понимал, зачем она это делает. Впрочем, ее не трогали - в конце концов ее муж был когда-то уважаемым человеком в городе, пусть она собирает хлам, если ей хочется, ведь вреда от нее никому нет.
Жожо обошел дом и стал пробираться между грудами хлама в саду. Вонь стояла ужасающая. Соседи на нее не жаловались - рядом со старухой никто не жил, - зато собак она привлекала сюда со всего города. В дальнем углу сада возле забора приткнулся полуразвалившийся сарай; в былые дни там помещалась конюшня. Возле сарая Жожо остановился, намазал губы помадой Марсии и надушился духами Сью, потом отодвинул задвижку и проскользнул в заскрипевшую дверь. В сарае было темно и душно, но он по запаху почувствовал, что лев здесь. Слава богу, ведь его мог кто-нибудь найти, хотя бы та же старуха.
И тут он увидел в темноте глаза. Они светились изнутри зеленым огнем, как драгоценные камни. Жожо вынул из свертка кусок мяса и, держа его в вытянутой руке, медленно пошел навстречу горящим глазам.